Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

Засуха гнала их вперед, они жадно ловили всякие новости о дожде и перемещались по бескрайней Сахаре без остановок. Они спускались в бесплодные овраги и вади, снимали грузы со спин верблюдов, отпускали скотину на волю — копаться в мертвых деревьях и сучьях. По ночам к ним наведывались волки. Кружили вокруг становища, испуская свои ужасные вопли, и члены племени посменно ходили в дозоры охранять стада, а мудрецы и гадалки пользовались случаем и обращались к соплеменникам с призывами, сообщениями о засухе, передавали новости о деяниях голода. Поутру начинали бить барабаны, и община вновь пускалась в странствие.

Бабушка больше всех радовалась этим передвижениям. Она говорила, что кочевье изматывает джиннов, они запаздывают, отстают и разбивают свой лагерь уже на опустевшем становище. Она неоднократно предостерегала его, просила не копаться в золе покинутых становищ и поселений, говорила, что там скорее всего родное место племени джиннов. Однако нечистая сила во дни последних кочевий изменила своему обычаю и не щадя себя преследовала людей по пятам, не отставая ни на один переход. Язык хауса — язык колдовства, джиннов и заклинаний — не смолкал ни утром, ни вечером, стал ежедневным наречием, не сходившим с уст старухи. Она бормотала на нем уже на заре, еще до первой молитвы, пришепетывала возле костра и очага, целыми днями и по ночам, а в прошлом она, бывало, читала на нем заклинания лишь раз в день — прежде чем отходить ко сну. Она навестила факиха в его шатре, вернулась после беседы, покрытая новым кораническим хиджабом, добавив его к толстому ожерелью из амулетов, обернутых в кожу — это была изрядная тяжесть. После этого она пошла к гадалке-негритянке и принесла от нее три каких-то зернышка, закопала их в ямку под опорным столбом. Старуха-соседка дала ей в подарок пригоршню сушеной полыни и сказала, что на всякий недуг — свое лекарство, а джиннам с полынью век не собраться в одном поселении. Вернулась она домой, полусогнутая — время забрало себе всю ее стройность и величавость, вынудило ходить с опущенной головой, опираясь на блестящий, отполированный годами посох, придерживать на голове дряхлое черное покрывало — она пыталась им прикрыть свое исхудавшее, вечно печальное лицо с торчащими в стороны скулами и черными, ввалившимися щеками. С виска ее свисала большая прядь волос, которые возраст не оставил без внимания, щедро украсив их сединой.

Она развела вечерний огонь, подождала, пока пламя не уймется и оставит после себя темно-красные угли. Бросила пригоршню колдовской сушеной травы на очаг и склонила над ним голову. В целях сохранить над очагом запах полыни она развернула над ним покрывало, а потом взяла внучонка и сунула его голову под покрывало. Он затаил дыхание в этих благовониях, задохнулся, стал кашлять. Она взяла еще одну пригоршню травы, завернула ее в черную тряпку, изготовила своеобразный амулет и прикрепила его ему к запястью кожаным ремешком, сказала, что это предохранит его от джиннов. Он недоумевал, как она нашла в себе мужество той ночью долго беседовать с ним о нечистой силе, о которой всегда боялась не только говорить, но и вспоминать, более того — она запрещала всем прочим соплеменникам говорить об этом в ее присутствии. Может, призвала на помощь эту полынь. Конечно, весь секрет — в волшебной травке.

Она покормила его пирожком на ужин, уложила спать. Сама совершила омовение песком, помолилась, забормотала свои заклинания на хауса. Покончив со своими ночными обрядами, свернулась в комочек, прикорнула возле него, перебирала в руках зерна четок, бормотала всю ночь напролет духовные песни. Закончив свои коранические молитвы, она свернула четки, зажала их в руке. Потерла зернышки ладонями и спросила:

— Ты заснул?

Он стащил с себя одеяло, перекрестил ноги и, глядя далеко в звездное небо, ответил ей холодно:

— Не засну, пока не расскажешь мне следующую сказку.

— Ну, тогда послушай, что происходит с упрямцами, которые не слушают советов своих матерей и бабушек. Если бы я слушалась запретов, о которых меня предупреждали старые женщины, я бы сегодня не жила так, вечно боясь преследований великанов и сил потустороннего мира. Я не слушалась и слонялась по старым пепелищам покинутых становищ, где раньше располагались поселения кочевников. Там я однажды нашла металлическое кольцо — я подумала, что оно из меди. Я опять пренебрегла запретом мудрых женщин и взяла себе это кольцо. Оно было довольно широкое размером с подвеску и ярко блестело в лучах заходящего солнца. Я засунула его в уголок одеяла и на несколько дней забыла о нем. А потом как-то оно попалось на глаза одному пастуху верблюдов — он попросил его у меня для крепления узды на горбе одного молоденького резвого из стада, которого он несколько дней объезжал и решил сделать из него верхового. Пастух уехал на дальние северные пастбища — наши разведчики сообщали об открытии там зеленых вади, оставшихся после скопления дождевых туч в зимнюю пору. После этого я не видела ни пастуха, ни его молодого верблюда. Пропал пастух, умер от жажды, прежде чем успел добраться до благодатной земли. А верблюд его остался без хозяина и пошел бродить себе по Западной Сахаре. Говорят, разбойники словили его и закололи где-то к югу от Гадамеса. Еще до того, как слух о пастухе дошел, явилась ко мне красавица одна с хвостом змеи. Да. Не перебивай меня. Красавица стройная такая — я подобных ей во всей Сахаре не видала — но за ней такой мерзкий хвост тащился, прямо отвращение вызывал. Если б я его в самом начале углядела, я бы, конечно, характер этой гостьи сразу разгадала и воздержалась бы от всякой беседы с ней. Но я хвост заметила только, когда она пошла прочь — вот несчастье-то! Мне потом гадалка сказала — мы с ней о поведении джиннов разговаривали, — что такой обычай широко распространен у людей с того света. Некоторым там нравится ступать по земле на ослиных копытах, а другие еще любят показываться так, что лицо свое спрячут, и безголовыми на люди являются. А еще одна есть порода — они пространство пробуравливают и целиком, всей фигурой, в небесах растворяются. Спустя немного я тебе расскажу об этих самых, последних. Мне гадалка долго рассказывала, как джинны страстно любят перевоплощаться, обличье менять, надевать разные маски, она сказала, что никто на свете не может ответить, почему они скрывают свое обличье, не так как у жителей Сахары принято, она думает, и я с ней в этом согласна, что жители нашей Сахары превзошли в том даже джиннов, они ведь в этом и другие народы превзошли, я имею в виду это настоящее изобретение по перевоплощению, оно называется: лисам.

Гадалка вопрос задала: кто из нас не хотел бы прикрыть свое лицо? Кто из людей не хотел бы скрыть рот и губы, из-за которых его народ из Вау изгнали, потому как он вкусил запретного плода? Кто из нас не хотел бы прикрыть свой позор от глаз любопытных? Кто из тварей земных не стремился бы скрыть свои мысли от прочих? Даже сами джинны, как мы видели, пытаются сделать это. Однако сахарец может гордиться тем, что раньше всех прочих тварей он избрал себе маску как повседневный предмет одежды, обличье традиционное, вечное. Только гордость удерживает джиннов от состязания с нами, после того как мы их обошли, они не хотят нам уподобиться, тем более, что они вечно хвастаются друг перед другом своей силой, своим превосходством, и слышать не хотят о человеческих качествах, признавать нас никак не хотят. А это все указывает на то, что жители Сахары в наши края явились первыми, еще до всей этой нечистой силы. Вот что я тебе скажу. И гадалка так тоже говорит. Но это уже другая история.