Французская мелодия - Александр Жигалин

же время живут рядом, иногда настолько близко, что теряешься, чего в человеке больше.

От философских размышлений мысли вернулись к Элизабет.

В ближайшие полчаса он увидит глаза француженки, что должно было радовать, но никак не напрягать.

В голове же бесновалась мысль: «Гришин и Элизабет заодно».

Что именно заставляло думать так, Богданов не только не знал, но даже и не пытался обдумать, все естество поглощала боль.

«Душе не прикажешь. Болит, значит, тому есть причина. Диагноз это или плод усталости покажет время.

С того дня, как история с тайником вошли в его жизнь, Богданов стал ловить себя на мысли, что постоянно думает о слежке. Маниакальное ощущение, будто некто маячит за спиной, заставляло оглядываться, следить за отражением в витринах магазинов, а иногда просто останавливаться, чтобы, пропустив прохожих, проследить за теми, кто остался позади.

Вот и сейчас, выйдя из автомобиля, Богданов вместо того, чтобы направиться к входу в отель, остановился посреди улицы, с видом зеваки начал крутить головой, будто хотел кого-то увидеть, но не знал кого именно.

Француженка сидела в дальнем углу, зажав в ладонях чашку с кофе.

По окурку и дымящейся в пепельнице сигарете Богданов понял, Элизабет пришла задолго до его появления, что не могло не навести на мысль, всё ли у мадам в порядке.

Подтверждением тому стала натянутость улыбки, с которой встретила Илью Элизабет. Увидев, помахала рукой, призывая: «Иди сюда».

Когда Богданов приблизился и попытался обнять, француженка отстранилась, давая понять, что сегодня не до любезностей.

— Здравствуй, Илья!

— Здравствуй!

Почувствовав, что Элизабет не в духе, Богданов решил отказаться от фамильярностей, переходя на тон ближе к деловому, чем к дружественному.

Заняв место напротив, собрался подозвать официанта, как вдруг Элизабет. вмешавшись в намеренья Ильи, заставила того отказаться от идеи сделать заказ.

— Мне здесь не нравится. Людно и неуютно.

— По мне так ничего, — решил настоять Илья.

— Нет, — повысив голос, Элизабет потянулась за сумочкой, чтобы сложить сигареты и зажигалку. — Разговор предстоит серьёзный, поэтому мне бы хотелось поговорить без свидетелей.

— Как скажешь, — поднявшись, Илья вопросительно глянул на француженку.

— Пойдём в номер. Я привезла бутылку коллекционного вина, думаю, поможет поднять настроение и мне, и тебе.

Богданов прочитал в глазах Элизабет решимость, поэтому ему ничего не оставалось, как пожать плечами:

— В номер так в номер.

На десятый этаж лифт доставил в течение нескольких секунд. Лёгкое, напоминающее полёт ощущение, и вот он, огромный, похожий на тоннель холл, комната администратора и номера.

Тончайшее по вкусу убранство стен, тихое журчание фонтана говорили о том, что в России научились ценить роскошь, в особенности, когда за неё платят хорошие деньги.

Как Илья и предполагал, Элизабет сняла люкс.

Электронный ключ, считав код, чуть слышно щёлкнул замком. Подчиняясь воли господина, дверь с видом преклоненного колена отошла в сторону. Вспыхнувший в прихожей свет, приглашая, нашёптывал: «Проходите. Будьте, как дома».

Пройдя через холл, Богданов и Элизабет оказались в гостиной, состоящий из двух обширных пространств. Композицию из дивана и напоминающих трон кресел заключало в объятия окно, при виде которого возникало ощущение, что в номере нет главной стены. Мебель, светильники, цветы, стекло и утопающая в огнях Москва.

Будучи не готовым к столь необычным превращениям, Богданов, подойдя к окну, собрался было дотронуться до стекла рукой, как вдруг нечто тяжёлое, обрушившееся на голову, заставило рухнуть на ковёр, не проделав и шага.

Свет погас, стерев в сознании всё, что успело запечатлеть, окно, цветы.

На смену пришли вращающиеся по спирали круги, падение в бездну и сопровождающаяся свистом темнота, будто где-то недалеко шёл состав, машинист которого, подавая звуковые сигналы, давал понять, что поезд приближается и надо быть осторожным. На самом деле грохот вагонов не приближался, не удалялся, впрочем, не нарастал и не прекращался, свистя и стуча колесами, тот то отдавался в затылочной части тупой болью, то отступал, чтобы через какое-то время напомнить о себе вновь.

Очнулся Илья на диване. Завёрнутые за спину и стянутые так, что ломило в плечах, руки не давали возможности пошевелиться. Голова была не своя, в затылке ныло так, что, казалось, ещё мгновение и череп развалится надвое. Подкатившая к горлу тошнота грозила вывернуть наизнанку, поэтому приходилось, набрав в рот воздуха, задерживать дыхание. Ещё больше раздражала сухость во рту.

Разомкнув губы, попытался облизать те, но язык распух до такой степени, что с трудом шевелился, от чего возникало ощущение, будто в рот засунули кляп.

— Воды, — первое, что произнёс Илья, когда сознание начало входить в норму.

Чья-то рука поднесла ко рту стакан, наполненный прохладной, с искрящимися на свету пузырьками водой.

Казалось, столь вкусной влаги Богданов не вкушал со дня рождения. Вдыхая запах, отправлял её в глубь рта, боясь, что источник иссякнет и опять придётся терпеть. Открыв глаза, вынужден был закрыть. Свет с такой силой вонзился в мозг, что боль в затылке с ещё большей силой напомнила о себе.

«Нет, так дело не пойдёт. Для начала надо привыкнуть к свету, а уж там, как получится».

Очертания человеческих фигур были первыми, что удалось распознать сквозь плотную пелену тумана. Пришлось напрячься. И сразу же все, кто находился в поле зрения, обрели отчётливый вид.

В кресле напротив сидел Гришин. Рядом — Элизабет. Руки француженки, как и у него, были завёрнуты назад.

Приглядевшись, Богданов увидел, что рот Элизабет заклеен скотчем. Он хотел было возмутиться и даже подался вперёд, но был вынужден откинуться назад. Боль в висках оказалась сильнее бурлящего внутри негодования.

Рука стоявшего справа человека, поднеся стакан с водой, вернула сознание в реальный режим времени. Богданову пришлось развернуться и задрать вверх голову, прежде чем удалось разглядеть того, кто заботился о нём, и в то же время, кому он был обязан тем, что голова раскалывалась надвое. Лицо парня, держащего стакан с водой, показалось знакомым.

Напрячь память не представило труда, и сразу же в сознании возникли кадры из фильма под названием «Допрос в лесу», в котором он, Богданов, играл главную роль. По правую руку стоял тот, кто пытался вытряхнуть из Ильи информацию, касающуюся тайника.

— Опять ты? — проговорил Илья. — Бить по голове не надоело?

Стоявший за спиной верзила предпочёл отделаться молчанием.

— Выходит, не надоело, — простонал Илья. — Ну что же, придётся убить тебя первым. Закончу дела с полковником, посмотрим, у кого репа крепче.

— Судя по остротам, Илья Николаевич начал приходить в себя, — вынужден был вмешаться Гришин. — Угрозы, усмешки. Кстати, вины Григория в том, что вас лишили сознания, нет никакой. Он просто выполнял приказ.

— Ваш?