Разговор в "Соборе" - Марио Варгас Льоса

Бесеррита кивнул. На лицо его постепенно наплывало довольное выражение, глаза заблестели. Он поднялся, подошел к столу, проворно взял стакан Сантьяго и залпом выпил. Белая пена окаймила губы.

— Клянусь. Разыщи ее и позвони мне, — торжественно сказал он. — Мой телефон у тебя есть.

— Неужели позвонит? — сказал Перикито уже потом, в машине. — Я-то думаю, она ей скажет: «Милая Кета, щелкоперы из „Кроники“ нацелились на тебя, узнали, что ты жила с Музой, спрячься, исчезни».

— Да что ж это за Кета такая? — сказал Ариспе. — Вроде бы мы должны ее знать, Бесеррита.

— Очевидно, штучка высшего разбора, птичка-надомница, — сказал Бесеррита. — Мы ее и знаем, только под другим именем.

— Вот что, сударь, — сказал Ариспе, — надо эту штучку-птичку найти во что бы то ни стало, хоть всю Лиму переверни.

— Кто-то, кажется, сомневался, что «мадам» мне позвонит? — Бесеррита не тщеславился, а глядел насмешливо. — Сегодня в семь у нас свидание. Шеф, всю первую полосу мне.

— Проходите, проходите, пожалуйста, — сказал Робертито, — сюда, сюда. Садитесь.

Теперь, когда в единственное окно проникало предзакатное солнце, комната потеряла свое таинственное очарование. Стало заметно, думает он, что обои выцвели, обивка вылиняла, а ковер прожжен и прорван во многих местах. У девушки с картинок вместо лица было какое-то пятно, и лебеди утратили четкость очертаний.

— Здравствуй, Бесеррита. — Ивонна не поцеловала его, не протянула руки. — Я поклялась Кете, что ты сдержишь свое слово. Зачем ты притащил с собой этих?

— Скажи Робертито, чтоб пива принес, — сказал Бесеррита, не вставая с дивана, не глядя на женщину, вошедшую вместе с Ивонной. — Сегодня мы заплатим.

— Высокая, ножки славные, мулатка, волосы рыжие, — сказал Сантьяго. — Прежде я никогда ее у Ивонны не видал, Карлитос.

— Садитесь, ребята, — по-хозяйски предложил Бесеррита. — Выпьете чего-нибудь?

Робертито разлил пиво по стаканам, руки у него дрожали, ресницы трепетали, взгляд был испуганным. Он чуть не бегом выскользнул из комнаты, притворил за собой дверь. Кета опустилась на узкий диванчик, думает он, она-то как раз страха не выказывала, а глаза у Ивонны горели.

— Ага, ну, раз я тебя здесь не видел, тебя держат для особых случаев, — сказал Бесеррита, прихлебывая пиво. — Работаешь дома, обслуживаешь избранную публику.

— Где я работаю, вас не касается, — сказала Кета. — И почему это вы мне тыкаете?

— Не надо, не заводись, — сказала Ивонна. — Он просто хамоват по натуре. Задаст тебе два-три вопроса, и все.

— А вот вам никогда в жизни моим клиентом не стать, — сказала Кета. — Таких денег, что я беру за ночь, вы и в руках-то не держали.

— Ну, слава богу, гора с плеч, — засмеялся Бесеррита, вытирая усы. — Скажи-ка, с какого времени ты жила с Музой в Хесус-Мария?

— Никогда я с ней не жила, все это брехня этой!.. — закричала Кета, но Ивонна схватила ее за руку, и она понизила голос: — Не впутывайте меня в это дело. Я вас предупреждаю, что…

— Мы не из полиции, а из газеты, — сказал Бесеррита. — И речь не о тебе, а о Музе. Расскажи все, что знаешь о ней, мы выйдем и сейчас же тебя забудем. Зачем нам ссориться, Кета.

— А грозить зачем? — закричала Кета. — Зачем хозяйке говорили, что сообщите в полицию? Вы думаете, мне есть чего скрывать?

— Если тебе нечего скрывать, значит, нечего и полиции бояться, — сказал Бесеррита и опять отхлебнул из стакана. — Я пришел по-дружески с тобой поговорить. Так что не будем ссориться.

— Ему можно верить, Кета, он свое слово сдержит, — сказала Ивонна. — Он тебя не назовет. Ответь ему на его вопросы.

— Ладно, сеньора, — сказала Кета. — Ну, давайте спрашивайте.

— Вот это другой разговор, — сказала Бесеррита. — Я, Кета, человек слова. Так с какого времени ты жила с Музой?

— Я с ней не жила. — Она, Карлитос, изо всех сил старалась совладать с собой, отводила взгляд, а если ненароком встречалась с ним глазами, голос ее пресекался. — Мы дружили, иногда я оставалась у нее ночевать. Переехала она на Хесус-Мария чуть больше года назад.

— Довел до истерики, а потом расколол, — сказал Карлитос. — Это его метод. Добиться, чтоб нервы сдали, и вытянуть все. Больше подходит полицейскому, а не журналисту.

Сантьяго и Перикито не притрагивались к пиву, не вмешивались в разговор, молча следили за его ходом. Да, Савалита, теперь он будет ее потрошить, теперь она все выложит. Голос ее, думает он, то срывался на крик, то был еле слышен, и Ивонна похлопывала ее по руке: успокойся, мол. У бедняжки дела шли все хуже и хуже, особенно после того, как потеряла ангажемент в «Монмартре», а Пакета показала себя в этом деле последней скотиной. Выкинула ее, можно сказать, на улицу, хоть знала, что та подыхает с голоду. Романы еще случались, но такого любовника, чтоб снял ей квартиру и платил ежемесячно, подцепить уже не смогла. И тут, Карлитос, она вдруг заплакала, и не потому, что Бесеррита допек ее вопросами, — заплакала по Музе. Значит, верность еще кое-где сохранилась, Савалита, — среди проституток, например.

— Значит, бедняжка уже дошла до ручки, — загрустил Бесеррита: одна рука приглаживает усы, другая держит стакан, поблескивающие глазки устремлены на Кету. — Соглашалась за бутылку, за дозу.

— Это тоже напечатаете? — зарыдала Кета. — Мало всей той грязи, что вы на нее каждый день вываливаете, теперь еще и про это напишете?

— О том, что скатилась на дно, что стала почти уличной, что пила, уже растрезвонили все газеты, — вздохнул Бесеррита. — Мы, по крайней мере, выпятили светлую сторону: дескать, была в свое время знаменита, стала «Королевой фарандолы» и что это вообще одна из самых очаровательных женщин Лимы.

— Чем раскапывать ее прошлое, лучше бы нашли убийцу и того, кто его послал. — Кета закрыла лицо руками. — О них небось помалкиваете, духу не хватает.

Тогда, Савалита, это случилось? Да, думает он. Окаменевшее лицо Ивонны, думает он, страх и смятение в ее глазах, пальцы Бесерриты, поглаживавшие усы и вдруг замершие, локоть Перекито, толкнувший тебя в бок. Все четверо сидели неподвижно, глядя на неутешно рыдавшую Кету. Глаза Бесерриты вспыхнули, вонзились в склоненное рыжеволосое темя.

— Я ничего не боюсь и обо всем пишу, бумага все стерпит, — почти нежно прошептал Бесеррита. — Если у тебя духу хватит, за меня не беспокойся. Кто? Кто это может быть, по-твоему?

— Если уж не хватило ума не ввязываться, — испуг на лице Ивонны, ужас на лице Ивонны, Карлитос, ее крик, — если уж наплела бог знает что, так хоть…

— Ты не понимаешь, мадам. — Голос Бесерриты стал плачущим. — Она не хочет, чтобы убийство Музы осталось нераскрытым, чтоб так и повисло. Если Кета решится, я тоже решусь. Кто это мог, по-твоему, сделать?

— Ничего я не наплела, сеньора, — сквозь рыдания сказала Кета, и вдруг, Карлитос, она вскинула голову и выпалила: — Вы сами знаете, что ее убил человек Кайо-Дерьма.