Виртуальная история: альтернативы и предположения - Ниал Фергюсон

Аркур и Эшер в публичном и частном порядке вновь и вновь повторяли эту мысль, поэтому у Грея не осталось иного выбора, кроме как сказать Камбону, что нет никакого “обещания, которое обязывает любое из правительств… к совместным действиям в случае войны”[711]. Еще меньше обязательств предполагали англо-российские морские переговоры. В Лондоне даже нарастало беспокойство из-за российского аппетита к односторонним уступкам по Ближнему Востоку[712]. В мае 1914 г. Грей сказал Камбону: “Мы не могли вступить ни в какое военное противоборство – даже в противоборство предельно гипотетического толка – с Россией”. Одиннадцатого июня 1914 г. – всего за несколько дней до сараевского убийства – ему пришлось снова заверить Палату общин, что “в случае войны между европейскими державами нет никаких необнародованных соглашений, которые ограничили или затруднили бы свободу действий правительства или… Парламента при принятии решения о возможном участии Великобритании в войне”[713].

Таким образом, единственное логичное обоснование стратегии Грея – что она предотвратит нападение Германии на Францию – потеряло смысл. “Соглашение между Россией, Францией и нами было бы совершенно надежным, – сказал он вскоре после вступления в должность министра иностранных дел. – Если оно необходимо, чтобы сдержать Германию, его можно заключить”[714]. Именно это было фундаментом сделанных в 1912 г. заявлений самого Грея, Холдейна и даже короля различным представителям Германии о том, что Британия “ни при каких обстоятельствах не потерпит разорения Франции”[715]. Историки часто считают эти заявления категорическими обязательствами, которые немцы на свой страх и риск проигнорировали. Но правда в том, как наверняка осознало правительство Германии, что Антанта не была “совершенно надежна”, как планировал Грей. Его коллеги по Кабинету даже вынудили его публично отречься от идеи оборонительного союза с Францией и Россией. В случае нападения Германии Франции оставалось утешаться лишь частной инициативой Грея как выпускника Винчестера и Баллиола и джентльмена. Но это означало британское вмешательство только в том случае, если бы Грей смог склонить большую часть Кабинета на свою сторону, в чем он совершенно не преуспел в 1911 г. Если бы заручиться поддержкой министров не получилось, ему самому, а возможно и всему правительству, пришлось бы уйти в отставку, что вряд ли могло напугать Германию. Стоит ли в таком случае удивляться, что Бетман-Гольвег готов был попытать счастья? Если газета Manchester Guardian смогла с уверенностью заявить – как заявила в июле 1914 г., – что “не было опасности вовлечения [Британии] в конфликт [между Австрией и Сербией] по условиям союзных соглашений”, если сам Асквит не мог разглядеть “ни одной причины, по которой нам следует быть не просто наблюдателями”, даже 24 июля, то почему же Бетман-Гольвег должен был считать иначе?[716] Если подумать, неопределенность британской позиции, пожалуй, делала континентальную войну более, а не менее вероятной, поскольку она толкала немцев рассматривать возможность превентивного удара[717]. Но это точно не делало британское вмешательство в такую войну неизбежным – как показали события июля 1914 г., все было как раз наоборот.

Когда после сараевского убийства в Лондоне стало понятно, что австрийское правительство намеревалось потребовать “компенсации в форме некоторого унижения Сербии”, Грей первым делом озаботился возможной реакцией России. Видя возможность конфронтации России и Австрии, он стремился через Берлин оказать косвенное давление, чтобы сдержать австрийские карательные меры, надеясь повторить прошлогодний успех своей балканской дипломатии[718]. Сначала Грей призвал Россию и Австрию “обсудить все вместе” в надежде, что можно будет выставить сербам такие условия, которые сочтут приемлемыми обе стороны, но эту инициативу отверг президент Франции Пуанкаре, который как раз оказался в Санкт-Петербурге. Сомневаясь в своей способности оказать смягчающее воздействие на Россию и подозревая, что правительство Германии на самом деле “подначивает” австрийцев, Грей изменил свою линию поведения, предупредил немецкого посла Лихновского, что Россия вступится за Сербию, предсказал вторую революцию 1848 г. в случае континентальной войны и предложил силами четырех других держав (Британии, Германии, Франции и Италии) урегулировать отношения Австрии и России[719].