Замок Орла - Ксавье Монтепен

– Ах, капитан, а вот и вы! Наконец-то вернулись, целый и невредимый! А то, знаете, мы уж начали беспокоиться. Думали, на нашу голову свалилась напасть: преподобного Маркиза тут захватили в плен, а вас нет как нет – ну мы и в панику… А раз вы снова с нами, стало быть, все в порядке и преподобный скоро будет на свободе!..

– Да здравствует капитан! Да здравствует Лакюзон! – громко, в один голос вскричали горцы в несказанном восторге, стремясь пожать ему руку или хотя бы подержаться за полы его камзола.

– Спасибо, друзья мои… спасибо, мои храбрые, славные товарищи… спасибо, верные мои солдаты! – отвечал капитан, глубоко взволнованный такой бурной встречей, ясно говорившей о горячей привязанности, которую он внушал своим подчиненным.

Потом, обняв в ответ Гарба, он сказал ему:

– Беги предупреди полковника Варроза, что я сейчас буду и что у меня есть для него кое-что очень важное. Пусть подождет меня в верхнем гроте, я скоро поднимусь.

И тубач припустился исполнять приказ вприпрыжку, точно резвый олень.

Переговорив наскоро с партизанами, Лакюзон обещал, что не пройдет и трех дней, как преподобный Маркиз снова будет с ними. Вслед за тем он направился вместе с Тристаном де Шан-д’Ивером к вырубленной в скале лестнице, которая вела на второй ярус пещеры, где мы с нашими читателями уже побывали.

Едва успев сделать несколько шагов, он заметил, что рядом нет Маги. Он обернулся и увидел, что старуха стоит на прежнем месте, покачиваясь из стороны в сторону, как будто того и гляди упадет.

Он подбежал к ней, обнял, чтобы поддержать, и спросил:

– Господи, что с вами?

– Ничего, капитан, – довольно твердо ответила Маги, – ничего…

И, указав взглядом на барона, чье бледное лицо, обрамленное седыми патлами, она впервые успела хорошо разглядеть только во время недавней короткой остановки, старуха шепнула Лакюзону на ухо:

– Ведь это он, да?.. О, капитан, скажите, что это он!..

– Кто – он? – спросил капитан, не скрывая своего удивления, которое легко понять.

– Он… мой старый господин… он, барон Тристан…

Лакюзон вздрогнул.

– Это он… – живо и едва слышно проговорил капитан, – но только тише!..

Маги упала на колени и, неслышно шевеля губами, что-то прерывисто запричитала, перемежая неразборчивые слова горячей благодарственной молитвой, идущей от самого сердца.

Потом, обращаясь к Лакюзону, она сказала:

– Теперь, капитан, я могу идти за вами, я снова полна сил. И буду держать язык за зубами столько, сколько нужно… хоть всю жизнь, ежели будет такая надобность, а в моем бедном старом сердце сейчас столько радости, что хватит на добрую сотню лет…

Лакюзон молча пожал ей руку и двинулся дальше.

Через несколько мгновений он поднялся по лестнице и вошел в небольшой грот, где его, сгорая от нетерпения, ждали Варроз и Рауль.

В лампе, в которой почти не осталось масла, догорал, мерцая, дымивший фитилек, готовый вот-вот погаснуть. Полковник и молодой человек, конечно, не преминули заметить, что Лакюзон пришел не один, но они едва обратили внимание на его спутников.

– Друзья мои, – сказал им капитан, обнявшись по очереди с каждым из них, – прежде всего должен успокоить вас… Хотя я вернулся без Розы, наша дорогая и любимая девочка в безопасности: теперь ей ничто не угрожает и, думаю, ничто не будет угрожать впредь…

– Ах! – с жаром воскликнул Рауль. – Ах, вашими бы молитвами!..

– Скоро, – продолжал Лакюзон, – через мгновение-другое, я расскажу вам о ней подробнее, а заодно открою кое-какие тайны, настолько странные, что вам, слушая меня, покажется, будто вы видите дурной сон… Но, прежде всего, знайте, Маги-ведьма сказала правду: сеньор Атид де Монтегю, хозяин Замка Орла, душегуб!..

– Капитан, – прошептал Рауль, – я же говорил!

– А я догадывался, – прибавил Варроз. – Вот видишь, Жан-Клод, чутье меня не обманывало!

– Я не верил в ваше чутье, друзья, это правда, – ответил Лакюзон. – Да и как можно было поверить в эдакую низость! Чтобы удостовериться, мне были нужны доказательства… нужно было чудо! И доказательство я получил – чудо свершилось… Господь, в безграничной мудрости своей, распорядился так, что следы похищенной Эглантины привели меня в Замок Орла. Господь направлял меня. Господь избрал меня как орудие великого возмездия и великой кары… Я затеял святое дело, и вы присоединитесь ко мне, дабы довести его до конца!

Лакюзон прервался.

Он подошел к барону Тристану, присевшему в темном углу грота, преклонил перед ним колено, поцеловал его руку и, обращаясь к нему, продолжал:

– Монсеньор…

– Монсеньор?! – разом воскликнули в изумлении Варроз с Раулем.

– Вы много страдали, – продолжал Лакюзон, – и испытали столько, сколько не в состоянии выдержать ни один человек… Господь должен с лихвой вознаградить вас за все ваши мытарства, и я обещаю вам это, с его благословения… Вам достало сил и стойкости противостоять беде. Живя призрачной надеждой, вы с двойным упорством – тела и души – боролись целых двадцать лет с муками мученическими. И вы победили в этой грозной борьбе, ибо я увидел вас в подземной темнице полным сил и с ясным разумом, хотя должен был бы найти там мертвеца или безумца… И вот пришел час, монсеньор, когда вам придется снова воззвать к вашим силам, физическим и душевным, равно как и к мужеству, которые вы проявляли уже не раз!.. Вас лишили всего: титула, состояния, семьи и даже имени. Но выдержите ли вы сокрушительную лавину счастья, если вам все это вернут?

– Капитан! – воскликнул Тристан, вставая, и опираясь дрожащими от волнения руками на плечи героя горца. – Капитан, что вы сказали? Какое слово только что произнесли – я не ослышался? Семьи… Разве у меня есть семья? У меня был сын… и он что, жив?

– Монсеньор, радость убивает… Монсеньор, поберегите себя!

– Чего же мне бояться? – продолжал Тристан. – Боль уже давно покинула меня, не оставив и следа, а радость только оживит старую, застоявшуюся кровь, что течет в моих жилах. Капитан, во имя Неба, скажите… Не бойтесь, капитан… Если мой сын жив, я тоже буду жить – лишь ради того, чтобы любить моего сына.

Услыхав голос Тристана, Варроз вздрогнул. Старый солдат чувствовал, как его обуревает вихрь беспорядочных мыслей и смутных надежд. Вены у него на висках вздулись, широкие ноздри затрепетали. Растерянным взглядом он силился пронизать полумрак, скрывавший черты этого человека: ведь пока что он различал только, что тот был высокого роста и сед. В полковнике пробуждались стародавние воспоминания, и он то принимал их – как чаяние, то гнал прочь – как наваждение.

Рауль, в свою очередь, переживал такое сильное и глубокое волнение, какого прежде никогда не испытывал, даже тогда, в доме на главной улице Сен-Клода, когда узнал, что Эглантина где-то совсем рядом.