Замок Орла - Ксавье Монтепен

– Есть, капитан!

– Крепыш с Красавчиком пусть бегут один – на Сарациново поле, другой – к Опорному мосту. Пусть каждый возьмет там по сотне человек и направляется к Сен-Морскому лесу… Все понял?

– Так точно, капитан.

– И чтоб все как один глядели в оба, ни единого лишнего шага! Пускай спрячутся там, в лесу, и чтоб тише воды, ниже травы! Да и часовых пусть не забудут выставить за деревьями, и чтоб все скрытно было!

– Будет исполнено, капитан.

– Я же выдвинусь туда с отрядом в полсотню человек. Пусть они там поспешают, чтоб не вышло так, что я приду первым.

– Постараемся, капитан.

– Ступай и не забудь ничего!

Железная Нога бегом спустился вниз – и было слышно, как он громовым голосом, разнесшимся гулким эхом по всей пещере, крикнул:

– Двести человек – к оружию! Пятьдесят – в сопровождение к капитану!

– Так-так, – спросил Варроз, – ну а мне что прикажете делать?

– Я собирался просить вас, – ответил Лакюзон, – чтобы вы остались здесь с бароном де Шан-д’Ивером и возглавили бы подкрепление, которое, возможно, мне скоро понадобится, – как только я узнаю истинную цель вылазки. Поскольку сейчас, как видите, мне приходится действовать вслепую – полагаясь лишь на указания Маги.

– Мы подождем, – согласился полковник, – только долго сидеть сложа руки не будем, и не думай.

– Не беспокойтесь, я не настолько себялюбив, чтобы остаться с угрозой один на один.

– Тогда иди, Жан-Клод. Пусть хранит тебя Господь! И да пребудет Он всегда с тобой!

Капитан обратился к барону де Шан-д’Иверу:

– Мессир, – сказал он, – простите, что так скоро отнимаю у вас сына, которого вы едва успели обрести вновь. Но я очень хочу, чтобы меня сопровождал мой брат Рауль.

– Благодарю! – воскликнул молодой человек. – Благодарю за ваше желание. Но, даже если бы вы не захотели взять меня с собой, даже если бы отказались, я бы все равно пошел с вами.

– Берите! – проговорил старый барон. – Я вверяю его вам с радостью и во всем полагаюсь на вас. Он ни от кого не получит таких уроков благородства и столь прекрасных ратных навыков, кроме как от вас. И уж если Господь уготовит мне нестерпимую боль утраты сына, которого я только-только увидел снова, пусть утешением мне послужит уже одно то, что он пал, сражаясь плечом к плечу с капитаном Лакюзоном!

– Отец, – проговорил Рауль, преклоняя колено перед стариком, – благословите меня, чтобы счастье сопутствовало мне и чтобы я был неуязвим!

Тристан возложил правую руку на светловолосую голову молодого человека.

– Ступай, – сказал он вслед за тем, – ступай, возлюбленный мой сын! И да укрепит тебя Господь в твоем прекрасном и благородном порыве, дабы я мог быть счастлив и гордиться тобой в мои преклонные лета! Но, что бы Он ни решил насчет тебя, да будет исполнена Его воля и да будет благословенно святое имя Его!

И капитан с Раулем покинули грот.

Железная Нога с двумя сотнями партизан уже был далеко.

Пятьдесят горцев, которым надлежало сопровождать Лакюзона, ждали своего командира с рапирами в ножнах, пистолетами за поясом и мушкетами за плечами.

Среди них находился и Гарба.

Небо было хмурым и темным. Спускавшийся с гор густой туман цеплялся за макушки елей, окутывая дымчатым саваном отдаленный силуэт Замка Орла, ощерившийся зубчатыми стенами, и превращал Илайскую долину в громадную серую, сумрачную реку.

Маленький отряд вошел в самую гущу этих тяжелых испарений, создававших, впрочем, удобное прикрытие для быстрого перехода: горцы, от первого человека до последнего, буквально растворились в плотной сизой дымке – исчезли как не бывало.

* * *

Догадки Маги оправдались. Действительно, серые, захватившие преподобного Маркиза в Шарезьерском лесу, доставили его в замок Клерво.

Однако держать под стражей одного из членов великой франш-контийской троицы было делом слишком хлопотным для сира де Боффремона, а главное – небезопасным для его репутации, ибо он еще не осмелился поднять высоко знамя измены. А посему на рассвете преподобного Маркиза вывели из каземата, где продержали всю ночь, связали ему руки за спиной и набросили черный плащ поверх его красной мантии. Вслед за тем серые, числом двадцать-тридцать человек, обступив его со всех сторон, двинулись дальше.

В пути пленник догадался, что его ведут в долину, очевидно, затем, чтобы передать французам и шведам. Маркиз прекрасно сознавал свою значимость и ту огромную роль, которую он играл в освободительной войне, так что уповать на милость и сострадание своих врагов ему не приходилось. Он понимал – ему никогда не простят того, что он, будучи одним из лидеров сопротивления, превратил Верхнюю Юру в несокрушимый оплот мятежа и служил верой и правдой великому и святому делу – борьбе за свободу!.. Он понимал: ему отомстят за кровь, пролитую со дня начала вторжения, и обращаться с ним будут не как с противником, а как с бунтарем, достойным лишь одного – смертной казни, которую обставят как праведную кару за содеянное.

Маркиз все это знал – и с непоколебимым спокойствием героя-мученика шел навстречу смерти, казавшейся ему неизбежной.

Но что для него значила смерть?.. Разве он не сделал свое дело? Разве не отдал бы с радостью последнюю каплю крови за Родину, которой посвятил всю жизнь?.. Служитель Божий и воин, разве не смотрел он смерти в лицо?.. Разве распятый Иисус, его учитель и Бог, не внушил ему, что эшафот порой бывает всего лишь оставнокой на пути с земли к Небу?

И однако же время от времени горькая печаль овладевала его душой, по телу пробегала дрожь и бледные губы шептали слова, сказанные Иисусом на горе Елеонской в страстную ночь: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия…»[61]

В такие мгновения он думал о несказанной радости и злобном торжестве французов и шведов, когда они увидят, как к ним в лагерь доставили в кандалах поверженного пленника, бывшего победителя, не раз повергавшего их всех в трепет.

Но мгновения эти были коротки. Маркиз скоро подавлял свои душевные смятения, и при этом солдат в его душе всякий раз уступал место служителю Божьему. Приходилось смириться, ибо все надежды были тщетны, все попытки бежать – бессмысленны. Серые знали цену своей добыче – и приглядывали за пленником пуще скряги, чахнущего над своим золотом… пуще ревнивца, не спускающего глаз со своей возлюбленной или жены.

Один лишь раз за весь путь пленнику, казалось бы, представился случай вернуть себе свободу, и случай тот едва не обернулся для него новой смертельной угрозой.

Конвой, числом, как мы уже говорили, двадцать-тридцать человек, продвигался в виду Вержского замка, принадлежавшего графу Анри де Вержу, истинному франш-контийцу, по крови и духу.