Религия - Тим Уиллокс

— Разве я тебе не говорил, что все будет великолепно? — спросил он.

Он протянул второй камешек Тангейзеру. Тот взял, положил в рот, и сухость почти прошла.

— Не забывай прикрывать мне спину, — сказал Борс.

Военные ритмы, шарканье тысяч ног, звяканье металла, дрожащие дисканты имамов, возносящих мольбы к Аллаху, — все это сливалось в один звук, гигантским колесом выкатившийся из освещенной тьмы за рвом. Во главе двигались пять янычарских ортов, подняв штандарты с конскими хвостами — трепещущие знамена с начертанным на них священным девизом. Их рев доносился из глубин ночи. Они шли, надвигаясь на брешь, проходя через заваленный мертвецами ров.

Христиане подстегивали их, приглашая «потанцевать». Вперемешку с этими выкриками Тангейзер улавливал молитвы на латыни и множестве вульгарных языков. Святой Катерине и святой Агате. Святому Яго и святому Пабло. Христу и Крестителю. Помолись за нас, грешных. Придет царствие Твое. Да осуществится воля Твоя. Сейчас и в час нашей смерти. Аминь. Большинство молитв было адресовано, словно этот человек уже был причислен к рангу святых, Ла Валлетту и Священной Религии.

Не доходя метров двадцати, наступающие выбросили залп хумбарас. Горящие фитили выплевывали на лету снопы искр. Тангейзер посмотрел, как они летят по дуге, и подумал, не отскочить ли в сторону, но удача была на его стороне. Снаряды пролетели у него над головой, он ощутил жар от огня за спиной, услышал крики ужаса и смятения, но не стал оборачиваться. В это же время прислужники дьявола из числа огнеметателей ордена выпустили из своих широких пушек шквал визжащей текучей смерти. Громадные горящие обручи оставляли в воздухе желтые спирали, отправляясь в полет. В плотных рядах янычаров эти кольца пламени поражали сразу по два, по три человека. Их голубые хлопковые халаты воспламенялись, будто они были из бумаги. И, как проклятые, как прикованные друг к другу и обреченные вместе на смертные муки, они начинали вертеться от боли и ужаса, задевая своих товарищей, — и огонь перекидывался на них.

Огневая атака с обеих сторон была такой неистовой, что все поле осветилось ярко, словно в разгар дня. Но среди этого кошмара человеческая волна накатывала. Янычары потрясали лесом пик, продолжая неустрашимо вопить. В них поражало все: дикие глаза, длинные усы и высокие белые шляпы, украшенные изображением деревянных ложек, что твоя орава чокнутых поваров, сбежавших с кухни сумасшедшего дома. Они прокатились через ров. Они форсировали горящие мостки. Они прорвались через залитые огнем проходы.

Тангейзер выбрал себе первого противника из толпы, сейчас затопляющей брешь. Сапоги его были черного цвета — значит, это командир отряда. Он держал на руке копье и прямоугольный балканский щит. Тангейзер выдвинулся на шаг из клина, чтобы дать себе больше места, и прижал булаву к бедру. Он оставил грудь достаточно открытой для копья и, когда последовал удар снизу, шагнул правой ногой назад, разворачиваясь, перерубил древко копья мечом и ткнул пикой, которая венчала его булаву, в незащищенную подмышку противника, скользнув кистью руки вверх по рукояти к самой головке. Враг заревел, как это бывает обычно, легкое у него разорвалось, ноги подкосились; когда Тангейзер спихивал его назад и вниз, он полоснул его мечом по горлу, наполовину срезав голову.

Отвернул лицо от кровавого фонтана и отдернул меч, чтобы блокировать удар ятагана сверху, одновременно поднимая голову и нащупывая ногами опору, ударил гребнем своего мориона в лицо нового противника. Брызнули кровь и пот; он быстро ударил булавой, все еще держа ее у самой головки, погрузил пику в подбородок снизу и услышал хруст кости; человек забился, словно тунец на гарпуне, кровь хлынула из ноздрей и глазниц. Тангейзер, прикрываясь своей новой жертвой как щитом, ринулся в общую свалку. Пока турецкие клинки отсекали руки торчащему на пике мертвецу, Матиас орудовал миланским мечом. Вот сталь заскребла по кольчуге — меч пронзил чей-то живот и наткнулся на позвоночник. Он выдернул меч, вдохнул и выдохнул сквозь стиснутые зубы, бросил исколотый, лишенный рук остов человека к подкосившимся ногам следующего противника, который пошатнулся и упал на четвереньки. Тангейзер перехватил булаву ближе к краю рукояти, ударил и убил его одним ударом. Торчащие лезвия вошли в череп сзади, окрасив белую шляпу красным.

Тангейзер распрямился, вдох-выдох, и утер пот. Он тяжело дышал. Грудь сдавило, в горле скребло. Он чувствовал слабость и тошноту. Он слишком поторопился. Надо осадить назад.

Толпа янычаров подталкивала друг друга плечами в безумном желании перевалить через насыпь — для оружия не хватало места, щиты наползали друг на друга. Найти просвет. Проглотить едкий комок желчи. Убить его, убить их, убить их всех. Меч соскользнул с его шлема, задел оплечье. Ткнуть его пикой в кишки, рубануть мечом по шее. Противник продолжал сражаться, стоя на коленях; ослепленный фонтаном крови из собственных артерий, он все еще пытался попасть мечом в просвет между частями доспехов Тангейзера. Тангейзер прикончил его, ударив в висок, и отступил на шаг назад. Еще шаг назад. Держи их на расстоянии. Он ударил мечом по бедрам, вонзил меч в живот, рубанул по груди, глубже, повернуть. Не смотреть ему в глаза. Он покойник. И дыши, дурак, колени не напрягай, не обращай внимания на боевые крики. Шаг назад. Движение слева, внизу, лицо во рву, ударь его по глазам, забудь о нем, смотри вперед, шаг назад, вот он, блокировать удар, для сложных выпадов нет места, поединок лицом к груди, дыхание горячее и кислое, он силен — неужели? — удар рукоятью меча, распороть его, ударить по плечам, пронзить ему грудь, умри, умри, ударить в живот и вынуть меч, снова удар, снова вынуть и еще стали в глотку за султана, и шаг назад — а вон там… — нет, пока что шаг назад, спокойно, дыши, утри пот, отдышись. Все еще слишком далеко внизу. Ничем не защищенный. Десять секунд передышки. Или пять. У него не было выбора.

Тангейзер оперся на меч и тяжело задышал.

Прошло всего десять минут, а он ощущал себя уставшим до смерти и опустошенным. Его тело уже умоляло о легком перекусе и восьми часах сна. Где сила и задор, которыми он некогда обладал в избытке? Тангейзер был потрясен. Он никогда не сражался с людьми, которых так трудно уничтожить, которые так неохотно умирают, даже когда уже мертвы. Эти янычары маньяки, а он нет, больше нет. Ночь расстилалась перед ним, и он не видел ей конца. Он боялся не смерти, а напряжения. Но к нему пришло второе дыхание. Либо так, либо братская могила в окровавленном рву. Вперед, на звон меча и свист молота, Гийом де Кверси и Августин Виньерон удерживали позицию в зеве пролома, каждый от шлема до колен заляпанный запекшейся кровью; их бороды были спутаны и блестели, словно они засовывали их в бочонок с черной патокой.

Тангейзер вспомнил о гордости. Он не позволит посрамить себя паре французов.

Втроем они стояли плечом к плечу перед возвышающимся редутом из мертвых тел, доходившим им до колен, и продолжали поражать врагов, перелезающих через завал из своих мертвецов. Все происходило жестоко и быстро: дубинка, копье, клинок, — мальтийское ополчение, вооруженное пиками, отважилось продвинуться вслед за ними, давая им возможность передохнуть минуту-другую. Голубые одежды начали увязать в стене копий, и новый град хумбарас взлетел по дуге над курганом. Тангейзер присел, защищаясь от них, а копейщики в беспорядке бросились назад. Ольховые древки загремели, когда между ними запрыгали желтые огни. Те, на кого попало горючее месиво, бросились к бочкам с водой, но каждый был здесь за себя, потому что бочек на всех не хватало. И за это мгновение все изменилось, потому что на освободившееся место, которое покинули копейщики, из рва бросились гази султана, и атака на курган трупов возобновилась, и вот, в проломе стены, три брата по оружию оказались окруженными с флангов.