Ледяная колыбель - Джим Чайковски

class="p1">Прошлой ночью, осознавая эту угрозу, Реддак приказал «Возмездию» вернуться домой. Прежде чем покинуть пролив, верховный военачальник отправил все оставшиеся корабли прочесать дымную завесу в поисках «Соколиного крыла» – второго клашанского боевого корабля, который ускользнул от их засады и бесследно исчез.

Реддак встал и оглядел горстку присутствующих членов королевского совета. Все они были ближайшим окружением Торанта, самыми доверенными его советниками, в число которых входили главный провост короны, главный казначей империи и ее территорий, градоначальник Азантийи и председатель Совета Восьми Тайнохолма. Единственный из присутствующих, не относящийся к подобной верхушке, стоял за левым плечом короля – постельничий Мэллок с суровым лицом.

Реддак прочистил горло, но прежде чем он успел заговорить, в зал быстрыми шагами ворвался кто-то из опоздавших, обойдя Микейна и Торина. Исповедник Врит быстро склонился перед королем, а затем выпрямился, чтобы занять свое место за другим плечом Торанта.

– Прошу прощения, сир, – прошептал запыхавшийся и раскрасневшийся Врит ему на ухо. – Из глубин Цитадели Исповедников путь неблизкий.

Отмахнувшись от его оправданий, отец Микейна кивнул Реддаку:

– Продолжай.

Верховный военачальник обошелся без преамбул.

– Острова Щита подверглись нападению, – ровным голосом объявил он. – Разрушены до основания.

Казначей Хесст, похожий на во́рона мужчина с седеющими черными волосами, резко выпрямился.

– Щита? – Он бросил взгляд на короля. – Эти острова поставляют нам большинство редких минералов, необходимых при возгонке подъемных газов для наших кораблей.

– Хесст вновь обратил свои прищуренные темные глаза на Реддака.

– Сколько городов и перегонных заводов они разбомбили?

– Они не просто подвергли Щиты бомбардировке, – пояснил Реддак. – Они буквально опустошили их. Главный остров Хелиос превратился в огненный котел, задушенный дымом, пламя там бушует до сих пор. Все, что видно, – это гигантские камни Южного Монумента, венчающие самый высокий холм острова. Полдюжины небольших внешних островов также полностью охвачены огнем.

– Как? – Провост Балин попытался привстать, но его толстый живот тянул его вниз. – Как такое возможно?

– Нафлан, – ответил Реддак. – В отчетах описывается клашанский военный корабль «Соколиное крыло», проливший на остров огненный дождь подобно неистовой грозовой туче. Некоторым из островитян удалось добраться до лодок, но тысячи из них погибли. Пожары будут бушевать месяцами, если не годами. И даже после этого Хелиос останется мертвой обожженной скалой в этих морях. Ничего не будет расти там веками.

Микейн читал об ужасах нафлана. Клаш редко применял столь разрушительное оружие, приберегая его только для самых крайних случаев. И даже тогда лишь как средство нанесения точечных ударов, а не массового истребления.

Торуск, градоначальник Азантийи, покачал головой:

– Но почему? Откуда такая ярость?

Прежде чем Реддак успел ответить, король Торант указал рукой на своего сына:

– Причина стоит перед вами.

Микейн лишь стиснул зубы, не решаясь возражать, когда все взгляды обратились в его сторону.

– Должно быть, до Кисалимри уже дошли вести, – продолжал король, – о хладнокровной казни сына императора Маккара моим собственным сыном.

У градоначальника Торуска отвисла челюсть. Он явно не был проинформирован о смерти принца Пактана.

– И я готов поспорить на оба своих яйца, – продолжал Торант, – что такая атака – это лишь начало. Не будет никаких переговоров или возмещения, которое смягчит понесенную Маккаром потерю. Только кровь и разрушения.

– А что сейчас с «Соколиным крылом»? – тихо спросил Врит, явно стараясь не навлечь на себя гнев короля. – Боевым кораблем принца Мариша?

Ответил Реддак:

– После того как он сбросил свой обширный запас нафлана, его в последний раз видели исчезающим на просторах Дыхания – вероятно, Мариш возвращался в Клаш для пополнения боезапаса.

Врит кивнул:

– Тогда, наверное, мы можем рассчитывать на короткую передышку перед началом дальнейших боевых действий. И надо использовать ее, чтобы как следует подготовиться.

Пристальный взгляд Микейна нацелился на Исповедника. Врит никак не отреагировал на доклад Реддака. Наверняка он уже слышал об этом от своей сети глаз и ушей, раскинутой по всему Вышнему.

Тем не менее Микейн внимательно изучал этого человека. Врит стоял, спрятав руки в широкие рукава своей серой рясы. Его глаза, обрамленные черной татуировкой, мрачно блестели.

«Эти глаза…»

Они выдавали Врита. И дело было не только в том, что все услышанное явно не стало для него неожиданностью. Врит был возбужден. Но не тем, что произошло на островах Щита. А чем-то еще – чем-то, из-за чего он опоздал и что даже сейчас тянуло его прочь из зала.

Врит поймал пристальный взгляд Микейна.

Тот сохранил неподвижное выражение лица. Он знал Врита с тех самых пор, как был еще мальчишкой. Исповедник был такой же тенью принца, как и самого короля. Только вот в последнее время Микейна начало раздражать присутствие этого человека, он невольно морщился от его шепота. Раздражение это разрослось до такой степени, что принц больше не мог на него даже смотреть. Он также знал, что Врит опасен, полон секретов и скрытых амбиций – хотя пока еще и полезен.

– Но к чему же нам готовиться? – растерянно спросил провост Балин у всех сидящих за столом. – Какого рода удара со стороны Южного Клаша можно ожидать в следующий раз?

– Если клашанцы когда-нибудь поймают Канте, они наверняка сразу же пришлют мне его голову, – ответил король, усаживаясь на свое место.

Микейн скрыл усмешку.

«Как будто нам настолько уж повезет…»

При одном только упоминании имени брата сердце у него часто забилось, а по всему телу разлился огонь, причиняя боль шрамам под маской – постоянному напоминанию о том предательском нападении.

– А что происходит с другим вашим сыном? – поинтересовался казначей Хесст. – Он и вправду сбежал с двумя отпрысками императора? Если да, то почему? И куда?

Торант вздохнул, бушующая в нем буря немного утихла.

– Наверное, он хочет вернуться в Халендию и предъявить мне сына и дочь Маккара, чтобы вернуть мое расположение.

Микейн крепко сжал оба кулака, охваченный беспомощной яростью. Его отец всегда искал способы простить Канте, оправдать его недостатки, поверить в лучшее в нем. В прошлом так оно и было. Учился Канте через пень-колоду, его чаще видели пьяным, чем трезвым… И все равно король не терял надежды.

«И не теряет даже сейчас».

Но в случае с Микейном ни один его проступок не упускался из виду. Любые отступления от правил беспощадно карались. Микейна почитали как наследника престола, чье венценосное сияние ничем не должно быть запятнано. Мальчиком его отдали в Легионарий, чтобы он еще больше окреп – чтобы закалить его, как сталь. Тем не менее каждый его промах требовал порицания и унижения.

Как и сейчас, со смертью этого неприятельского принца.

Торант продолжал, все еще не теряя надежды:

– У Канте хватило ума, чтобы скрыться со своими двумя пленниками-имри. Это явно была атака, нацеленная в самое сердце империи. Даже Маккар верит, что мой сын был в сговоре с нами. И, возможно, по-своему так оно и было.

Микейн больше не мог этого выносить. Он сделал яростный шаг вперед, подгоняемый пылающим внутри него огнем – болью, скрытой под серебром.

– В задницу все это! – выпалил он.

Все взгляды обратились на него, сопровождаемые целым рядом потрясенных лиц. Он проигнорировал их всех до единого.

– Прошло уже четыре дня с момента этого якобы похищения! И где же мой брат? Почему не преклонил колено перед всеми нами? Либо он играет в какие-то собственные игры, либо империя лжет и выставляет нас всех полным дурачьем. Другой причины нет и быть не может!

Микейн до крови сжал кулаки, дрожа от разочарования, бессильный заставить отца взглянуть правде в глаза. В голову ему пришел лишь один способ донести до всех свою точку зрения, не оставив никаких сомнений.

Он ухватился за свою маску и сорвал ее, обнажив обезображенное лицо под ней. Все невольно ахнули.

– Вот это похоже на поступок миротворца или ловкого плута? – вопросил принц, скривив губы от ярости. – Или это знак предателя?

Торин подошел и положил руку ему на плечо. Микейн затрясся, на глаза у него навернулись слезы. Он повернулся к предводителю своей Сребростражи – и чтобы скрыть