Тень и Коготь - Джин Вулф

На миг мы, все трое, замерли – и как же странно, чудно должны были выглядеть, озаренные призрачным голубым сиянием…

– Севериан! – донесся сверху, со склона лощины, изумленный голос Ионы.

Подобно гласу трубы в театре теней, развеивающему все иллюзии, его оклик положил конец созданной нами картине. Я опустил руку, спрятав Коготь в ладони, обезьяночеловек стрелой метнулся к отвесной скале, а прижатая моей ногой к земле Агия с руганью заворочалась, пытаясь высвободиться.

Шлепок клинком плашмя угомонил ее, однако ноги с шеи Агии я не убрал, пока к нам не спустился Иона: уж от двоих-то ей не ускользнуть.

– Я подумал, тебе может помощь потребоваться, но, вижу, ошибся, – сказал он, взглянув на трупы спутников Агии.

– Да, это и боем не назовешь, – подтвердил я.

Агия, сев, принялась растирать шею и плечи.

– Их было четверо, и мы прикончили бы тебя, но когда течение понесло наружу тела этих тварей, этих светящихся тигролюдей, двое струсили и втихомолку сбежали.

Иона почесал в затылке стальным протезом руки – такой же звук издает шкура боевого скакуна под скребницей.

– Значит, мне не примерещилось. А то я уж подумал…

Я спросил, что же он, по его разумению, видел.

– Мерцающее существо в меховой шубе, преклоняющееся перед тобой. А ты держал в руке… кажется, кружку с горящим бренди. Или благовониями. А это что такое?

Нагнувшись, он поднял нечто с земли у самого берега, с того места, где обезьяночеловек пал передо мной на колени.

– Похоже, палица.

– Да, это-то я вижу. – На костяной рукояти оружия имелся темляк из сухожилий, и Иона продел в его петлю запястье. – А кто эти люди, не сумевшие убить тебя?

– Сумели бы, – снова вклинилась в разговор Агия, – если б не этот плащ. Мы заметили, как он выбирается из норы, но когда он полез вниз, плащ накрыл его, и мои люди не видели цели – одни только голые руки.

Я, постаравшись по возможности сократить рассказ, объяснил, как умудрился связаться с Агией и ее братом-близнецом, и описал смерть Агила.

– А сейчас, стало быть, и она отправится за ним следом, – подытожил Иона, смерив взглядом алый от крови «Терминус Эст» и слегка пожав плечами. – Мерихипа я оставил там, наверху. Пожалуй, надо бы пойти приглядеть за ним. Таким образом, я после с чистой совестью смогу сказать, что ничего не видел. Письмо, подсунутое под дверь, тоже она написала?

– Мне сразу следовало сообразить. Я ведь рассказывал ей о Текле. Ты про Теклу не знал ничего, но Агия знала – и написала письмо, якобы от нее. Воспользовавшись всем, что слышала от меня в Нессе, на прогулке по Ботаническим Садам. В письме имелись ошибки и кое-какие вещи, которых Текла не написала бы ни за что, однако, читая, я о них не задумался.

Отступив на шаг, я поглубже спрятал Коготь в сапог.

– Пожалуй, тебе, как ты и сказал, лучше заняться поисками мерихипа. Мой дестрие, похоже, сорвался с привязи и сбежал, так что придется нам ехать на твоем мерихипе по очереди.

Иона кивнул и полез вверх по склону, с которого спустился к ручью.

– Выходит, вы поджидали меня здесь? – спросил я Агию. – Я слышал шум, настороживший дестрие. Шумели вы. Но отчего вы не убили меня еще тогда?

– Мы ждали вон там, – пояснила Агия, указав на вершину скалы. – Я хотела, чтоб нанятые мной люди пристрелили тебя, идущего вверх по ручью. Однако они, упрямые и тупые, как все мужчины, не пожелали зря тратить стрел – пускай тебя, дескать, живущие под землей твари прикончат. Тогда я столкнула вниз камень, самый большой, какой смогла сдвинуть с места, но было поздно.

– О каменоломне ты узнала от них же?

Агия пожала плечами, и лунный свет обратил ее обнаженную шею в нечто куда драгоценнее, куда прекраснее, чем плоть человека.

– Ты ведь собрался покончить со мной, так какая разница? Об этих подземельях все местные рассказывают сказки наперебой. Говорят, будто твари, живущие под горой, по ночам, во время грозы, выбираются наружу, воруют скот из хлевов, а порой даже могут вломиться в дом и утащить ребенка. А в одной из легенд говорится, что они стерегут хранящиеся в подземелье сокровища, и ее я вставила в письмо тоже. Подумала: если за Теклой своей не пойдешь, то на сокровища можешь польститься. Послушай, Севериан, можно, я встану к тебе спиной? Тебе все равно, а мне не хотелось бы видеть…

Стоило ей сказать это, с моей души словно камень свалился. Я сомневался, что смогу нанести удар, глядя Агии в лицо.

Я поднял свой «металлический фаллос», и в этот миг у меня возникло ощущение, будто Агию нужно спросить еще об одной вещи, но о чем именно, сразу вспомнить не удалось.

– Бей, – сказала она. – Я готова.

Пошире расставив ноги, я нащупал на одном из концов крестовины голову женщины, коей было помечено «женское» лезвие.

Чуть погодя, Агия вновь подала голос:

– Да бей же!

Но к этому времени я уже выбрался из лощины наверх.

На постоялый двор мы возвращались в молчании, так медленно, что деревни достигли, лишь когда небо с востока сделалось серым.

– Я не убил ее, – признался я Ионе, расседлывавшему мерихипа.

Иона, не оборачиваясь, кивнул.

– Знаю.

– Так ты все видел? Ты ведь ушел, чтобы не стать свидетелем.

– Я слышал ее голос как раз перед тем, как ты догнал меня. Как полагаешь, на этом она не уймется?

Я призадумался, а после того как Иона отнес седло в кладовую для сбруи и вернулся ко мне, ответил:

– Да, наверняка. Никаких обещаний я с нее, если ты об этом, не требовал: все равно ведь не сдержит.

– В таком случае я бы с нею покончил.

– Да, – согласился я, – решение самое правильное.

Из конюшен мы вышли вместе. Снаружи, на дворе, уже слегка рассвело. В предутренних сумерках мы без труда могли разглядеть и колодец, и широкие двери, ведущие на постоялый двор.

– Я не считаю, что это было бы самым правильным, а лишь говорю, что на твоем месте поступил бы именно так. Представил бы, как умираю где-нибудь на грязной постели, заколотый исподтишка, во сне, и ударил. Хотя правильным это не назову.

Вскинув над головой палицу, забытую обезьяночеловеком на берегу ручья, Иона взмахнул ею, изображая столь же свирепый, сколь и неловкий удар мечом. Навершие палицы блеснуло в неярком свете занимающейся зари, и мы дружно ахнули.

Навершие оказалось слитком чистого золота со следами грубой холодной ковки.

Желания присоединиться к потехам, предлагаемым ярмаркой тем, кто склонен кутить всю ночь напролет, ни один из нас не испытывал ни малейшего. Вернувшись в комнату, нанятую на двоих, мы приготовились спать. От предложения Ионы поделиться со мною золотом я отказался. Денег у меня и прежде было полно, а после к ним прибавилась еще полученная вперед часть гонорара, а он жил, так сказать, от щедрот моих, и теперь я был рад тому, что Ионе больше не придется чувствовать себя передо мною в долгу. Вдобавок, увидев, как безоглядно он доверяет мне свое золото, и вспомнив, с каким тщанием скрывал (и до сих пор скрываю) от него существование Когтя, я здорово устыдился. Я чувствовал за собою обязанность рассказать ему обо всем, однако предпочел промолчать – напротив, исхитрился стащить промокший сапог с ноги так, что Коготь провалился из голенища в носок.