Тень и Коготь - Джин Вулф

Поначалу мы с Ионой пробовали расспросить схвативших нас, кто они таковы, но, получив по нескольку ударов, отказались от этой затеи. Теперь же, отметив, что вдали от людей наши пленители держатся не так настороженно, я снова спросил, кто они и куда нас везут.

– В глухие дебри, приют вольных мужчин и прекрасных женщин, – отвечал человек со шрамом.

Вспомнив об Агии, я спросил, не ей ли они служат, но он расхохотался и покачал головой.

– Мой господин – Водал-из-Леса.

– Водал?!

– А-а, выходит, ты его знаешь, – отметил человек со шрамом и пихнул локтем чернобородого, ехавшего в хаудахе вместе с нами. – Что ж, можешь не сомневаться: видеть тебя, так беспечно вызвавшегося вздернуть на дыбу одного из своих слуг, Водал будет очень и очень рад!

– В самом деле, я с ним знаком.

С этим я совсем было собрался рассказать человеку со шрамом, как познакомился с Водалом, как спас его жизнь в последний год перед возвышением до капитана учеников, но, усомнившись в том, что Водал об этом вспомнит, сказал одно: знал бы, что Барнох служит ему – ни за что бы не взялся за пытки и казнь. Тут я, конечно, соврал, так как знал обо всем и решил принять плату, рассчитывая избавить Барноха от излишних страданий. Впрочем, ложь эта никакой пользы не принесла – все трое, и даже погонщик, оседлавший загривок белуджитерия, зафыркали со смеху.

Когда их веселье слегка унялось, я сказал:

– Прошлой ночью я выезжал из Сальта на северо-восток. Сейчас мы едем туда же?

– Так вот, значит, где ты пропадал. Наш господин искал тебя ночью в деревне, однако вернулся с пустыми руками.

Тут человек со шрамом заулыбался, и я понял: вернуться к своим, с успехом исполнив то, в чем оплошал сам Водал, ему очень и очень лестно.

– Взгляни сам: судя по солнцу, мы едем на север, – шепнул мне Иона.

– Да, – подтвердил человек со шрамом, очевидно обладавший исключительно острым слухом. – На север, но ехать нам недалеко.

Чтоб скоротать время, он принялся описывать, каким образом его господин поступает с пленными. Большинство способов оказались до крайности примитивными, рассчитанными скорее на театральный эффект, чем на причинение настоящих мук.

Вскоре хаудах, словно занавесью, наброшенной незримой рукой, накрыло сенью деревьев. Сверкающие россыпи осколков стекла и мириады безжизненных взглядов остались позади, а мы въехали в прохладный зеленый сумрак густого, высокого леса. Среди могучих деревьев даже балухитерий высотою в три человеческих роста казался кем-то вроде мелкого грызуна, а мы, ехавшие на его спине, – гномами из детских сказок, направляющимися к твердыне-муравейнику, к монарху эльфов и фей.

При виде картины сей я осознал, что все эти деревья вряд ли были хоть чуточку меньше в то время, как я еще не появился на свет, и точно так же тянулись ввысь, пока я ребенком играл среди кипарисов и безмолвных надгробий нашего некрополя, и точно так же будут неколебимо стоять, вбирая последние отсветы угасающего солнца, когда я буду мертв столь же долгое время, как те, кто покоится позади. В эту минуту я понял, сколь ничтожны, легки мои жизнь и смерть на чаше весов мироздания, хотя для меня нет ничего драгоценнее жизни. Из двух этих мыслей сложилось особое, новое расположение духа, готовность ухватиться за любой, пусть самый крохотный шанс выжить пополам со странной беспечностью: не знаю отчего, однако меня не слишком заботило, удастся ли мне уцелеть. Думаю, благодаря этому настроению я и остался жив; оно стало мне столь добрым другом, что с тех пор я стараюсь сохранять его в любом положении (конечно, получается не всегда, но и не так уж редко).

– Севериан, что с тобой? – раздался над ухом шепот Ионы.

Думаю, я взглянул на него не без удивления.

– Со мной? Все в порядке. Я разве выгляжу хворым?

– Показалось на миг…

– Я просто задумался о том, как знакомо мне все вокруг. Отвлекся, пытаясь понять, постичь эти места. Пожалуй, они напоминают нашу Цитадель в летние дни. Деревья почти так же огромны, как ее башни, а многие башни сплошь обвиты плющом, и летом, если погода тиха, свет между ними вот так же отливает зеленью изумруда. Вдобавок и тишь здесь, будто…

– Где?

– Иона, должно быть, тебе не раз приходилось плавать на лодках.

– Да уж, случалось.

– Мне, видишь ли, с детства хотелось прокатиться по воде, но случай выпал только в тот день, когда мы с Агией переправлялись на остров, где находятся Ботанические Сады, а после – пересекая Птичье Озеро. Движется лодка почти так же, как этот зверь, и так же беззвучно, если не брать в расчет нечастого плеска весла, касающегося воды. Так вот, сейчас мне кажется, будто мы, медленно, чинно орудуя веслами, плывем через затопленную наводнением Цитадель.

Услышав это, Иона вмиг помрачнел. При виде выражения его лица я невольно расхохотался и поднялся на ноги – думаю, с тем, чтоб, взглянув через борт хаудаха на землю под корнями деревьев, при помощи какого-нибудь замечания насчет тропы дать Ионе понять, что всего-навсего дал волю фантазии.

Однако, как только я встал, человек со шрамом тоже вскочил и, держа острие дирка в пальце от моего горла, велел мне сесть. Назло ему я отрицательно покачал головой.

Он угрожающе взмахнул оружием.

– Сесть, живо, не то брюхо вспорю!

– И пожертвуешь триумфом вернувшегося с добычей? Думаю, вряд ли. Тем более остальные наверняка расскажут Водалу, что ты изловил меня, а после прирезал, даже не развязав рук.

Вот тут-то судьба и совершила крутой поворот. Бородач, державший «Терминус Эст», попытался выхватить меч из ножен и, будучи незнаком с верным способом обнажения столь длинных клинков – одной рукой ухватить меч за гарду, другой за горловину ножен и обнажить его, широко разведя руки в стороны, – потянул его кверху, будто сорняк из грядки. Поглощенный сей неуклюжей возней, он оказался захвачен врасплох очередным плавным шагом балухитерия и, не устояв на ногах, рухнул прямо на человека со шрамом, и оба изрядно порезались о лезвия меча, отточенные так, что рассекут волос в воздухе. Человек со шрамом на лице отпрянул прочь, и тут Иона, подцепил ступней его пятку, а другой ногой пнул в колено, отчего наш пленитель кувырком полетел вниз через борт хаудаха.

Чернобородый малый тем временем, бросив «Терминус Эст», во все глаза уставился на порез – немалой длины, однако, без сомнения, совсем неглубокий. Свое оружие я знал, как собственные пять пальцев, а посему вмиг развернулся, присел, ухватил рукоять и, стиснув меч каблуками, перерезал им ремешок, стягивавший запястья. Чернобородый выхватил из ножен кинжал и, вероятно, успел бы со мною покончить, не лягни его Иона промеж ног.

Противник согнулся вдвое, а задолго до того, как смог выпрямиться, я поднялся на ноги с «Терминус Эст» наготове.

Как часто случается, если казнимый не поставлен на колени, сокращение мускулов резко распрямило его тело, и, думаю, только обрызганный кровью (столь быстро все это произошло), погонщик заподозрил неладное. Сидевший на шее белуджитерия обернулся к нам, и я сумел, перегнувшись через борт хаудаха, весьма аккуратно, горизонтальным ударом с одной руки, отсечь ему голову.