Прощай, Византия! - Татьяна Степанова

— Ты хочешь сказать, что…

— Подожди с выводами. В Бишкеке Елецкий сначала организовал школу восточных единоборств, затем его пригласили инструктором — тренировать местный спецназ, отряд быстрого реагирования. Учил спецназовцев рукопашному бою, меткой стрельбе, приемам борьбы с боевиками. Он принимал активное участие в локальных боевых действиях, а также в подавлении массовых волнений. После свержения Акаева ему пришлось из Бишкека убраться. Он приехал в Можайск к единственной оставшейся у него в России родственнице — тетке-пенсионерке и какое-то время жил у нее. Сменил в Москве несколько мест работы. Затем устроился охранником в студию танцев в Колпачном переулке, принадлежащую гражданину Аргентины Анхелю Гутьересу. Там они с Зоей Абакановой и познакомились.

— Но что их связывало? Он ведь старше ее почти на двенадцать лет… Он какой-то беглый наемник, а она из такой семьи… — Катя осеклась. Мы теперь знаем, что это была за семья. Но все равно… — Все равно, Никита, как она могла? Ведь… Ладно, тут еще есть какая-то логика — она же была заказчиком убийств, ей нужен был подходящий исполнитель. И беглый наемник, этот стрелок.., он ей просто подошел. Они сговорились… Что ты так на меня смотришь, Никита? Это все не так, не правда? Но ведь их экономка говорила тебе, что Зоя продала все свои драгоценности, доставшиеся ей от матери. Она сделала это, чтобы платить Елецкому за убийства своих родственников-конкурентов?

— Деньги, вырученные от продажи украшений, пошли на приобретение оружия, боеприпасов, на оплату снятой квартиры на Земляном Валу, где жил Елецкий и где они с Зоей тайно встречались, на покупку автомашины и приобретение киллерской экипировки. Короче, на подготовку к совершению преступлений. За убийства ее братьев Елецкий денег со своей любовницы не брал.

— Она была его любовницей?! Ты хочешь сказать.., тот любовник, на которого намекали в семье, на самом деле был не иностранец из школы танцев, а Елецкий?

Колосов помолчал.

— Знаешь, Катя, я с самого начала ошибался.

— Мы ошибались.

— Ну хорошо, пусть мы. Мы с тобой. Ануфриев же со своей весьма специфической фантазией был прав. Но лишь отчасти. Он тоже ошибался, но не так фатально, как я. Как мы.

— Никита, я не понимаю твоих загадок.

— Мы в конце концов замкнулись целиком на абакановском семейном мирке. Ануфриев же с первых дней следствия предполагал в этом на первый взгляд чисто семейном деле наличие чьей-то посторонней сильной воли. Он считал его мстителем. Мстителем семье за дела их предка — генерала Ираклия Абаканова.

— Но ведь никакого мстителя не было!

— Правильно. Но все дело в том, Катя, что не было не только мстителя, но и продажного наемника.

— Кто же тогда был? Кем был Петр Елецкий?

— Для генерала Абаканова и Зои он был не мститель, он был преданный поклонник.

Преданный поклонник.., поклонник… Кате показалось, что слово это, сорвавшись с его губ, упав со стола, как монетка — тусклый кружок с неровными византийскими краями и странным рисунком на аверсе и реверсе, — покатилось, покатилось по полу… Куда?

Если бы Катя, к несчастью своему, обладала магическим зрением, которому неподвластны стены и расстояния, то она, конечно же, увидела бы. А если в довершение ко всему она еще умела бы и читать чужие мысли, то без всяких вопросов узнала бы наверняка…

Но кто может сказать, что знает наверняка то, что нельзя увидеть сквозь стены — толстые тюремные стены, нельзя прочесть, как по книге, в чужой душе, которая, возможно, с самого своего рождения — потемки?

В помещении, которое не дано было видеть Кате, было светло как днем. Свет шел с потолка. В камерах Лефортовской тюрьмы свет не выключают даже на ночь. А только слегка уменьшают накал.

Зоя Абаканова, только что возвращенная в свою одиночную камеру после очередного многочасового допроса, сидела у стены на привинченном к полу жестком табурете.

Следователь прокуратуры в ходе допроса сказал странную фразу о том, что вот, мол, все возвращается на круги своя. Что он имел в виду?

Она и на этот раз намеренно изменила свои показания. Следователь сказал, что для устранения противоречий в эпизоде, связанном с подготовкой убийства Федора Абаканова-Судакова, между нею и соучастником и исполнителем убийства Петром Елецким снова будет проведена очная ставка. Она как раз этого и хотела. И добивалась. Они должны были снова увидеться.

На допросе следователь спрашивал, как они познакомились. То, что она отвечала, было мало похоже на правду. Правда была гораздо проще. И вместе с тем в этой простоте была судьба.

Тот вечер в студии танцев, когда она переодевалась в своей раздевалке и когда туда, как вор, к ней прокрался Анхель. Да, они с ним занимались любовью. Трахались в этой пропахшей потом раздевалке. Их спугнул охранник…

Нет, не спугнул, их потревожил — скажем так — охранник, обходивший студию, гасивший свет. В раздевалке свет не горел — он включил его и.., увидел их на полу, сплетенных, свившихся, как змеи, среди разбросанных танцевальных костюмов, пышных испанских юбок в горошек и кружев. Щелчок выключателя — свет — и он увидел их. Он увидел ее на полу, под Анхелем, изнемогающим в последнем содрогании. А она из-за плеча легкого, как испанский кузнечик, партнера увидела его. Его глаз в тот миг ей никогда, никогда уже не забыть. И своего ощущения тоже — последняя, самая последняя степень унижения, стыда, наслаждения и блаженства. Что может быть слаще, что страшнее?

Если бы она поддалась стыду и никогда больше не переступила порога школы танцев, наверное.., ничего — вообще ничего — не произошло бы. И все были бы живы, даже те, кому самой судьбой — той, щелкнувшей выключателем и открывшей дверь в душную, оглашаемую стонами раздевалку, — было суждено умереть молодыми.

Но она стыду не поддалась. Приехала в школу на следующий же вечер. Она танцевала танго, зная, каждой клеточкой тела ощущая, что за ней следят его глаза. Она не знала его имени. Не знала, что с ней творится, — последняя степень унижения, пережить ее снова было равносильно смерти, но…

Он вошел в раздевалку без зова. Она была к этому готова. Как же дико колотилось сердце… Она стояла спиной, боясь и желая… Он подошел сзади. Близко. Она чувствовала его дыхание на своей шее — секунда, казалось, и он вопьется в ее шею зубами, как вампир, как самый ненасытный и самый желанный на свете любовник. И какой там, к черту, Анхель, когда…

— Я тебя ждал весь день, — услышала она его голос, — где же ты была?

Она резко обернулась — ей хотелось увидеть его глаза.

— Ты правда внучка Ираклия Абаканова? — спросил он хрипло.

Потом не раз — в постели — он говорил ей, измученной, мокрой, смятой, утонувшей в блаженстве, что он всегда знал… Они должны были встретиться, потому что когда-то давно, очень давно, возможно, в той другой, забытой, жизни, они уже были вместе. Неразлучны.