Монахи Константинополя III—IХ вв. Жизнь за стенами святых обителей столицы Византии - Эжен Марен

Как бы велико ни было влияние столичных монахов на византийское искусство, его ни по размеру области действия, ни по длительности нельзя даже сравнить с их влиянием на литературу. Похоже, что живопись, хотя она и лучше сопротивляется разрушительному влиянию времени, еще больше, чем литературные произведения, пострадала от человеческого произвола. Конечно, монахи-художники могли с изумительной быстротой восстановить иконы по образцам, описанным и зафиксированным в каноне живописи. Но не ниже их мастерства было мастерство каллиграфов, чьи перья в опытных руках неутомимо размножали сочинения известных и почитаемых писателей. Картина по своей природе адресована лишь немногим людям, чьи взгляды она привлекает. А письменный текст легко сообщить другому человеку, перевезти с места на место, распространить, и, даже когда его запрещают, он продолжает действовать, потому что ничто не может удалить его из памяти, в которой он отпечатался. Например, сочинения святого Василия, святого Иоанна Златоуста, святого Феодора Студита и святого Иоанна Дамаскина можно было бы уничтожить во всех монастырях Константинополя, но людям не пришлось бы оплакивать их утрату: даже если бы их не удалось найти ни в одном другом монастыре империи, над ними размышляли или их изучали так много монахов, что их, кажется можно было бы полностью восстановить по памяти. Василианские монастыри действительно были удивительными очагами интеллектуальной культуры; все отрасли божественных и человеческих знаний находили там надежное убежище, ни одна не была исключена из обширной области ученых занятий монахов, но богословие и все связанные с ним науки, история церкви и религиозная поэзия постоянно были там в чести и порой сияли несравненным блеском.

В первом ряду монашеских сочинений нужно назвать те, которые были вызваны к жизни заботой о том, чтобы защитить ортодоксальную веру от ее противников. Как уже было сказано, считалось, что для монаха главной целью при изучении литературы должно быть умение достойно вести борьбу с врагами ортодоксальной веры. В столичных монастырях всегда были монахи, умевшие своими учеными сочинениями бороться против многочисленных заблуждений – ересей, которые почти непрерывно терзали византийскую церковь в течение первых шестисот лет ее существования. Помимо последователей Афанасия и Василия, Григория Назианзина и Златоуста, которые все имели опыт монашеской жизни, подчиняли свой ум суровой, но укрепляющей и плодотворной монастырской дисциплине и стали самыми бесстрашными защитниками ортодоксального вселенского учения против арианства, были монахи, которые в тени и уединении монастырей написали много сочинений по тому или иному случаю – вопросы, просьбы и требования по проблемам вероучения, адресованные папе римскому, другим патриархам, императору или соборам, богословские трактаты об истине, которую ставили под сомнение еретики, опровержения новшеств в учении, многочисленные оправдательные или полемические сочинения; эти литературные труды имели разные названия, но одну общую для них цель – изложение и защиту догматов, которые содержатся в Писании и переданы верующим Отцами.

Среди богословов-монахов, чьи труды дошли до нас, одним из самых знаменитых, несомненно, был Леонтий Византийский. Хотя о жизни этого писателя, жившего в VI веке, известно очень мало, нам все же известно, что он родился в Константинополе, провел там часть своей монашеской жизни и там же умер примерно в 543 году и что он своими сочинениями оказал значительное влияние на богословское творчество самого императора Юстиниана. И действительно, именно Леонтий, вероятно, лучше всех отразил в своих сочинениях состояние умов людей того времени в области религии. Г-н Дюшен пишет: «Характерная особенность богословия Леонтия – его родство с философией Аристотеля и склонность в спорах о вероучении заменять обращение к традиционным авторитетам доводами разума. Леонтий – великий мастер рассуждений, настоящий схоласт. В этом качестве он занимает в ряду схоластов греческой церкви место возле святого Иоанна Дамаскина. В вероучении он ортодокс, горячий сторонник Халкидонского собора, решения которого постоянно защищает от их противников из обеих крайних партий – монофизитов различных разновидностей, учеников Севера так же, как учеников Юлиана Галикарнасского, и скрытых несториан, которые старались обратить решения церкви себе на пользу, желая присвоить себе плоды ее победы. Если халкидонское учение нуждается в толковании, его нужно толковать так, как это делал святой Кирилл, а не как делали его противники. Именно так считали скифские монахи, которые в 519 и 520 годах наделали столько шума своей формулой «один из Троицы страдал во плоти». Леонтий полностью сторонник этой формулы, которая вначале была неверно понята в Риме и потому встретила там противодействие, но в конце концов была одобрена папой Иоанном Вторым по настойчивой просьбе императора Юстиниана (в 533 году). Леонтий также стоит в одном ряду с теми греческими богословами, которые так настойчиво требовали осуждения Феодосия из Мопсуесты и некоторых сочинений Ибаса и Феодорита. Однако эти сочинения в их оригинальном виде не содержат никаких признаков того, что их авторы знали об осуждении Трех Глав; их датируют временем между 529 и 544 годами».

Леонтий был автором многих больших литературных работ. Одно его сочинение, «Против Несториан и Евтихиан», дошло до нас полностью; от другого, носившего название «Комментарии», осталось много крупных фрагментов, которые были опубликованы под разными заголовками: «Учение древних Отцов о воплощении Слова», «Против доводов Севера», «Тридцать глав против Севера». Книги «Секты», «Против Монофизитов», «Против Несториан», очевидно, являются переделками частей первоначального сочинения, посвященного опровержению четырех христологических ересей – арианства, савеллианства, монофизитства и несторианства.

В следующем веке споры с монофелитами привели к появлению среди монахов пылких и просвещенных защитников ортодоксии. В Палестине таким защитником был святой Софроний, монах, позже ставший иерусалимским патриархом, а в Константинополе это делал святой Максим Исповедник; их по праву можно назвать людьми, избранными Провидением для того, чтобы положить конец христологическому спору, который начался за двести лет до них и последней стадией которого было монофелитство. Максим, который надолго пережил Софрония (560–638), так же отличался проницательностью ума и мощью своей диалектики, как мужеством и стойкостью во время преследований; во всем этом у него не было равных среди современников. Он не только был моральным вдохновителем всех направленных против монофелитства указов, которые привели к окончательной победе ортодоксии; он еще и самый яркий представитель византийского монашества в VII веке благодаря своим бесчисленным сочинениям, в которых блистает, если можно так сказать, «идеальное согласие ортодоксии и мистицизма». По мнению историка-монаха Сейлье, «разнообразие тем, которые святой Максим разрабатывал в своих сочинениях, стало причиной разнообразия его стиля: в аллегорических и мистических объяснениях этот стиль чопорный и неясный, в объяснениях вопросов морали он прост и ясен. В его письмах чувствуются набожность и мягкость нрава, которые заставляют высоко ценить их, хотя в них не соблюдаются правила эпистолярного стиля. Его полемические сочинения доставляют читателю меньше удовольствия, потому что они слишком пространные и в них он слишком строго следует способу рассуждать, характерному для схоластов. Он непрерывно и энергично ведет наступление на своих противников и возвращает их к сути вопроса, когда они пытаются ускользнуть от нее с помощью обходных путей и бессодержательных тонкостей. Одно из самых интересных его сочинений – его беседа с Пирром, но она не лучшая по обработке, и очевидно, что святой Максим оставил ее нам такой, какой она вышла из рук нотариусов, записывавших то, что говорили собеседники один другому, и ни у него самого, ни у Пирра не было свободного времени, чтобы отполировать и отшлифовать свою речь, потому что они были обязаны говорить сразу». Нельзя забывать, что главная особенность святого Максима как писателя – то, что он был полемистом, всегда защищавшим от врагов пролом в стене крепости, энергичным и убежденным бойцом, который больше заботился о том, чтобы внести в души свет своими мощными рассуждениями и убедительными доказательствами, чем о том, чтобы усладить уши слушателей изяществом своего стиля.