Королевская кровь 12. Часть 2 - Ирина Владимировна Котова

на него коленом, заламывая его как гигантского строптивого быка.

Не зря она много лет была чемпионом конных игр.

Тварь была полупрозрачной, но ощущалась абсолютно материальной. И сопротивлялась с такой мощью, что у Иппоталии трещали жилы, а голова шла кругом от яда.

Сломалось одно хитиновое крыло, другое. Захрустела броня, ломаясь под ее руками, в ее удушающем захвате, обнажая розоватую полупрозрачную плоть. Тварь стала дергаться — но Талия все давила и давила, — уж это она умела делать на пределе сил, на чистой воле.

Яд действовал все сильнее и в какой-то момент рука дрогнула. И этого мгновения твари хватило, чтобы высвободить уцелевшую лапу и пробить ею царице грудь.

Иппоталия скрипнула зубами и в последнем рывке сломала чудовище пополам. Оно задергалось в конвульсиях и обмякло — а она скрутила ему башку, поплывшую в волнах, и осела рядом.

Тело сжималось до человеческого, маленького — а вода вокруг из бирюзовой становилась розовой: и из груди шла кровь, и изо рта шла кровь. Сознание плыло. Рядом с огромной тушей твари она ощущала себя как рыбешка перед китом.

С нежностью подхватило ее щупальце Ив-Таласиоса, и она обняла его как младенец материнскую руку. Поток ее крови впитывался в него, усиливая духа. Под рев-плач старейшего полился в нее поток родной энергии.

Но стихия не сложит разодранные легкие, не вынет ребро, проткнувшее сердце. Море наполнялось сиянием и теплом, музыкой волн, и лазурное это сияние звало Иппоталию к себе: раствориться, стать океаном, чтобы затем когда-нибудь вновь вернуться на Туру человеком.

Виднелись ей в этом сиянии теплые карие глаза Гюнтера, и его улыбка, и сильные руки, слышались голоса ее дочерей — Антиопы, Лариссы, Кассиопеи, — и чаячий, горестный крик матери, переплавившийся в чистую ярость, и плач внуков, которых так не хотелось оставлять одних.

— Позаботься о них, — хотела попросить она, уткнувшись лицом в мягкое, как перина, щупальце. У нее не получилось издать ни звука.

Тело казалось невесомым, и боли больше не было. И качало ее море как материнские руки.

«Я стану им и матерью и отцом, моя храбрая сестра, — услышала она. — Спи спокойно и до встречи. Я узнаю твой дух в любом облике».

Океан вынес тело царицы Иппоталии на берег под ноги к внукам. Она вернулась — как и обещала.

Ее лицо было безмятежно и спокойно, она словно спала — и даже сейчас, в посмертии, от нее исходила та сила, которая всю жизнь сопровождала великую и прекрасную Иппоталию, дочь Агнестии, царицу Маль-Серены, заставляла любить ее, почитать и восхищаться.

Полностью осиротевшие дети семьи Таласиос Эфимония молча смотрели на бабушку, прижавшись друг к другу. Плакала маленькая Нита — она же первой подбежала к телу, обняла.

Океан утешающе урчал, океан гладил волнами, и в рассветной дымке гигантский силуэт Ив-Таласиоса светился мягкой лазурью и перламутром.

А вокруг острова во все стороны расходился посмертный шторм, заставляя темнеть небо, набирать волны еще большую силу. Далеко-далеко на горизонте Мать-Вода уклонялась от огненных плетей бога-богомола, и жар от его ударов долетал сюда сухим злым ветром.

Старшая, Агриппия, потерла кулаками глаза. А затем, не разжимая кулаков, подошла к бабушке, поцеловала ее в лоб и закрыла ей глаза. И остальные дети тоже подбежали, чтобы обнять ту, кто была им не царицей, а родными руками, теплом, объятьями и любовью.

Стояли в стороне окаменевшие телохранительницы и няньки, бежали со стороны дворца придворные и слуги.

Агриппия вытерла мокрые щеки и поклонилась океану, поклонилась духу, прикрывавшему остров от божественной битвы.

— Спасибо, что дал попрощаться, великий, — сказала она тоненько и срывающеся. И все дети поклонились после ее слов.

Полил с небес ливень, стекая по щупальцам октомариса, закрывая видимость вокруг острова. Агриппия, снова утерев кулаками глаза, опустилась на колени и неверно, тихо запела первые строки погребальной песни. И подхватили ее тонкие голоса братьев и сестер:

Морерожденные, в море уходим,

Из любви рожденные, в любовь и уйдем,

Таласиос Эфимония, вскормленные океаном,

Крылатые, любведарящие,

Подпоясанные честью и силой,

Крепкие духом и телом.

Таласиос Эфимония — это мы.

И мы не посрамим тебя.

Спокойного сна, дочь Воды, дарившая любовь.

Глава 19

Марина, Дармоншир

Около 7.00 по времени Маль-Серены

8.00 по времени Инляндии

10.00 по Рудлогу

15.00 Тафия

После того, как чудовищно прекрасная царица Иппоталия и ее насекомоподобный противник исчезли меж волнами-горами, я долго еще всматривалась в бинокль. Я и битву-то видела лишь урывками сквозь полосы пара и валы воды и все ждала, когда же вынырнет царица, когда же поднимет ее водяной конь на поверхность.

Но она не поднималась.

— Марина Михайловна, нужно вниз! — тяжело раз за разом звал Осокин. И я, ощущая, что прикоснулась к чему-то великому, с неохотой оторвалась от бинокля.

И в этот же момент раздался пронзительный, гулкий, пробирающий до сердца чаячий крик. Я вновь прильнула к системе наблюдения — и увидела, что с искаженным, горестным лицом кричит богиня, в ярости наступая на противника, и крик ее заставляет туман разбегаться круговыми волнами, как будто в эпицентре произошел взрыв.

— Марина Михайловна!

Я кивнула и пошла на спуск. Осторожно — снизу меня страховал Осокин, сверху — еще один гвардеец — спустилась по железной лестнице. На четвертом этаже замка я ощутила, как стало потряхивать землю, в окна яростно застучал ливень. На третьем рев моря стал таким оглушающим, будто волны уже бились в стены Вейна.

На втором Осокин бросил взгляд в окна и