Война и мир. Том 1-2 - Лев Толстой

Князь Василий, загнув высоко ногу, стабакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея исмеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когдавошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.

— Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая. ]— сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: — Le sort demon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie quij`ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите,моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь. ]

Он отошел. Действительная слеза показалась наего глазах.

— Фр… фр… — фыркал князь Николай Андреич.

— Князь от имени своего воспитанника… сына,тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина?Ты говори: да или нет! — закричал он, — а потом я удерживаю за собой правосказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, — прибавил князьНиколай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющеевыражение. — Да или нет?

— Мое желание, mon pere, никогда не покидатьвас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, —сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья ина отца.

— Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! —нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себеи не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и таксжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.

Князь Василий встал.

— Ma chere, je vous dirai, que c`est un momentque je n`oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est-ce que vous ne nousdonnerez pas un peu d`esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites,que peut-etre… L`avenir est si grand. Dites: peut-etre. [Моя милая, я вамскажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хотьмалую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное.Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть. ]

— Князь, то, что я сказала, есть всё, что естьв моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.

— Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебявидеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, — говорил старыйкнязь. — Очень, очень рад тебя видеть, — повторял он, обнимая князя Василья.

«Мое призвание другое, — думала про себякняжна Марья, мое призвание — быть счастливой другим счастием, счастием любви исамопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Онатак страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобыустроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, япопрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она такнесчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит,ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!..» думалакняжна Марья.

Долго Ростовы не имели известий о Николушке;только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узналруку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не бытьзамеченным, на-цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. АннаМихайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о полученииписьма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим ивместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжалажить у Ростовых.

— Mon bon ami? — вопросительно-грустно и сготовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.

Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо…ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицерыпроизведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»

Анна Михайловна подсела к нему, отерла своимплатком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочлаписьмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню,а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.

Всё время обеда Анна Михайловна говорила ослухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнееписьмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, можетбыть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиняначинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на АннуМихайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор нанезначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одареннаяспособностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с началаобеда насторожила уши и знала, что что-нибудь есть между ее отцом и АннойМихайловной и что-нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловнаприготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительнабыла ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась заобедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась настуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглавбросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.

— Тетенька, голубушка, скажите, что такое?

— Ничего, мой друг.

— Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я неотстaнy, я знаю, что вы знаете.

Анна Михайловна покачала головой.

— Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Тывострушка, дитя мое. ] — сказала она.

— От Николеньки письмо? Наверно! — вскрикнулаНаташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.

— Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь,как это может поразить твою maman.

— Буду, буду, но расскажите. Не расскажете?Ну, так я сейчас пойду скажу.

Анна Михайловна в коротких словах рассказалаНаташе содержание письма с условием не говорить никому.

Честное, благородное слово, — крестясь,говорила Наташа, — никому не скажу, — и тотчас же побежала к Соне.

— Николенька…ранен…письмо… — проговорила онаторжественно и радостно.

— Nicolas! — только выговорила Соня, мгновеннобледнея.

Наташа, увидав впечатление, произведенное наСоню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторонуэтого известия.