Рай и ад. Великая сага. Книга 3 - Джон Джейкс

– Тад…

У нее перехватило дыхание. Тад был совсем седым; последний раз они виделись несколько месяцев назад, но за это время он сильно сдал и даже из кресла навстречу ей встал с видимым трудом.

Лидия отдернула гардины, чтобы впустить побольше тусклого света, но от этого Стивенс не стал выглядеть лучше. Экономка извинилась и вышла из комнаты. Стивенс снова сел в кресло. Сквозь шум дождя Вирджилия слышала его тяжелое дыхание.

– Простите, что так долго не откликалась на ваше приглашение, – сказала она. – Обычно по субботам я работаю, но сегодня из Балтимора приехал племянник мисс Тивертон и отпустил меня на весь день.

– Как там старушка? Сколько вы уже у нее в компаньонках?

– Десять месяцев. – Вирджилия налила немного сливок в горячий чай и отпила глоток. – В следующий вторник ей исполняется девяносто. Физически она еще вполне крепкая, но вот голова… – Она выразительно пожала плечами.

– И что входит в ваши обязанности?

– В основном просто сидеть с ней. Следить, чтобы она была умыта и опрятна. – В ответ на гримасу Стивенса она добавила: – Ничего тут ужасного нет. Во время войны у меня были обязанности и потяжелее в полевом госпитале.

– Вы, конечно, держитесь очень мужественно, но хотелось бы знать, что вы чувствуете на самом деле.

Вирджилия устало вздохнула:

– Надоело до тошноты. От однообразия просто мутит. В Корпусе медсестер я хотя бы помогала людям выздороветь, но мисс Тивертон никогда не поправится. Так что я просто нянька при ней. Однако привередничать не приходится – работы для одиноких женщин почти нет. Это все, что я смогла найти.

– Пожалуй, мы смогли бы это исправить… – Стивенс хотел сказать что-то еще, но тут серебряная ложечка выскользнула из его пальцев, он наклонился, чтобы поднять ее, и вдруг схватился за спину, а потом очень медленно выпрямился. – О Боже, Вирджилия, как же неприятно стареть!

– Вы неважно выглядите, Тад.

– Климат этого проклятого города обострил мою астму. Мне трудно дышать, и у меня почти постоянно болит голова. Чаще всего причина головных болей – наша вечная ругань с этим болваном из Белого дома.

Вирджилия следила за его борьбой с президентом по публикациям в «Стар», но сама чувствовала себя невероятно далекой от политических войн в огромном тихом особняке мисс Тивертон в Джорджтауне.

Когда они начали обсуждать недавние события, конгрессмен наклонился к ней, и его парик, как обычно, немного съехал вбок. Вирджилия выразила свое презрение к семимиллионной глупости госсекретаря Сьюарда – покупке у России никому не нужных, покрытых льдом территорий Аляски. Стивенс не смог ни подтвердить, ни опровергнуть слухи о том, что Джефферсон Дэвис скоро будет выпущен из форта Монро до начала суда, после уплаты какого-то огромного залога.

Вскоре они вернулись к противостоянию республиканцев конгресса и президента. Чтобы еще больше ограничить власть мистера Джонсона, был проведен закон, запрещающий ему непосредственно командовать армией. Любые приказы должны были передаваться генералом Грантом, который поддерживал радикалов; ходили даже слухи, что он станет их кандидатом на президентских выборах. Второй закон, о высших должностных постах, еще более открыто бросал вызов президенту. Теперь он не мог без согласия сенаторов увольнять любых чиновников, утвержденных в своих должностях сенатом.

– Нашей самой насущной проблемой остается Юг, – продолжал Стивенс. – Эти проклятые аристократы в легислатурах южных штатов отказываются созывать конвенты, как того требует закон о реконструкции. Мы провели дополнительный закон, предоставляющий больше власти командующим военными округами, чтобы запустить механизм регистрации избирателей, так что с этим, думаю, мы справимся. Джонсон своими бесконечными спорами всячески препятствует нам и пытается помешать на каждом шагу. Он не понимает базового принципа.

– И это…

– Равенство. Равенство! Каждый человек имеет равное с другими людьми право на правосудие и честное обращение, и закон обязан обеспечить ему это право. По тому же самому закону, по которому судят африканца, должны судить и белого человека. Это закон Бога, и он должен стать земным законом, но южане душат саму идею, и Джонсон ее отвергает. А ведь предполагается, что он должен быть на нашей стороне! Поверьте мне, Вирджилия… – Стивенс уже так разволновался, что пролил чай из чашки, которую держал в руке. – Поверьте мне, этот человек приводит меня в отчаяние! Его обструкционизм уже граничит с преступлением! Здесь может быть только одно средство.

– Какое?

– Сместить его.

Темные глаза Вирджилии расширились.

– Вы имеете в виду импичмент?

– Да.

– Но на каком основании?

На хищном лице Стивенса наконец-то появилась улыбка.

– Не волнуйтесь, основания будут. Бен Батлер и кое-кто еще уже занимаются этим. Хотя придется подождать. Эндрю Джонсон – самый опасный президент в истории республики.

Опасный – или просто слишком упрямый в своем желании взять верх над конгрессом? Вирджилия не стала задавать другу этот вопрос. Она вдруг с удивлением обнаружила, что все это ей совершенно безразлично. После десяти месяцев замкнутой жизни в джорджтаунском особняке наедине с мисс Тивертон она больше не чувствовала никакой связи с важными событиями в стране.

– Все главные члены сената за импичмент, – продолжил Стивенс. – Сэм Стаут ведь тоже… – Он смущенно умолк.

– Откуда мне знать, Тад, – спокойно ответила она. – Мы с ним больше не видимся.

– Так, по крайней мере, я слышал. – Повисла неловкая пауза. – Сэм сейчас абсолютно уверен в своей избирательной кампании. Поэтому заявил о своем намерении развестись с Эмили и жениться на какой-то певичке из мюзик-холла.

– Ее зовут мисс Кэнери. – Вирджилия произнесла это так, словно речь шла о чем-то совершенно неважном, но ее руки дрожали – новость потрясла ее. – Желаю ему счастья.

На самом деле она желала ему провалиться в ад.

Стивенс внимательно посмотрел на нее:

– Вы ведь совсем не довольны своей нынешней жизнью, правда?

– Да. Конечно, я уже не тот ярый борец за идеи, каким была десять лет назад, просто, как я уже сказала, чувствую себя отделенной от всего и бесполезной, ухаживая за единственной пожилой женщиной, которая никогда не поправится.

– А с родными вы как-то поддерживаете отношения?

Вирджилия отвела взгляд:

– Нет. Боюсь, они… боюсь, им этого не хочется.

Иногда поздно ночью ее вдруг охватывала такая острая тоска по семье, что она не могла сдержать слез. Наверное, она просто старела, становясь все мягче с возрастом, и прежние необузданные страсти больше не владели ею.

– Что ж, моя дорогая, я пригласил вас не только для того, чтобы повидаться, но и чтобы обсудить возможные перемены в вашей жизни. Надеюсь, вы сочтете свое положение более утешительным, если начнете помогать самым невинным жертвам этих проклятых бунтовщиков. Детям.