Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

– А как милиция нашла тебя?

– В кармане Малова обнаружили записку с моим телефоном и временем нашей встречи. Сотрудники милиции навели справки, так и вышли на меня. Я еду в больницу.

– Можно мне с тобой? – спросил я, вспомнив слежку за Маловым в Оружейной палате.

– Сиди дома, зачем это тебе.

– Я могу пригодиться.

– Каким образом?

– Потом объясню.

Марк посмотрел на меня подозрительно.

– Что-то ты темнишь. Ну ладно, поехали…

Мы собрались за считаные минуты, спустились на улицу и сели в «москвич» Марка – гараж находился почти напротив подъезда.

Когда машина тронулась с места, Марк повелительно произнес:

– Выкладывай, что хотел сообщить…

Я подробно рассказал о слежке, замеченной мною в Оружейной палате. Неожиданно Марк разозлился на меня:

– Что же ты раньше-то молчал?!

– Я подумал, за Маловым наблюдает кто-то из ваших сотрудников.

Марк от возмущения только ругнулся; не сразу успокоившись, спросил:

– Человека, который следил за Маловым, можешь описать?

Я напряг память – и понял, что свидетель из меня плохой, никаких особых примет я назвать не мог: костюм серый; голова, словно у боксера, вжата в плечи; волосы светлые, стриженные под канадку.

– Если еще раз увидишь его, узнаешь?

– Узнаю, если не переоденется.

– А по фотографии?

– Не ручаюсь.

Марк помолчал, прежде чем задать еще вопрос:

– Как ты думаешь, он местный или приезжий?

– Конечно, приезжий, – не сомневаясь, ответил я. – Москвичи себя уверенней ведут, как-никак у себя дома. А этот, вроде меня, все по сторонам озирался, будто в чужую квартиру по ошибке попал.

Марк хмыкнул:

– А может, он кого-то боялся?

– Кого?

– Ну, того же Малова?

– Да нет, не похоже. Если он чего и боялся, так это упустить Малова из виду. Точнее – проглядеть, на что тот обратит особое внимание.

– Любопытно, – заинтересовался Марк. – Ну и как, удалось ему выяснить?

– Кажется, да.

– Это был какой-то отдельный экспонат?

– Золотое блюдо из сокровищницы Ивана Грозного. – И я передал Марку разговор, состоявшийся в Оружейной палате между Степаном Степановичем и Маловым.

Внимательно выслушав меня, Марк до самой больницы больше не проронил ни слова.

К Малову его не пропустили – тот все еще был без сознания. Единственное, что ему разрешили, это осмотреть одежду археолога и содержимое «дипломата», который был при Малове во время покушения. И тут я действительно пригодился Марку, обнаружив, что среди вещей, принадлежавших археологу, не было тетради в парусиновой обложке. Когда я рассказал о рисунке, увиденном в этой тетради, Марк убежденно произнес:

– Бумажник с деньгами не взяли. Значит, покушались на Малова из-за тетради…

Это предположение показалось мне резонным.

Перед тем как покинуть больницу, Марк дождался врача «скорой помощи», выезжавшего на место преступления, – кряжистого, крепкого парня, видимо, только что закончившего институт.

– Раненый, которого вы привезли с Гоголевского бульвара, ничего не говорил, прежде чем потерять сознание? – спросил его Марк.

Вспоминая, парень прищурил светлые, усталые глаза.

– Как заведенный, повторял одно и то же: «сорни эква», «сорни эква».

– Что это такое?

– Не знаю. А может, неправильно понял…

Я думал, из больницы мы тут же вернемся домой, но Марк подъехал к отделению милиции, откуда ему позвонили о нападении на Малова. О чем он там говорил, не знаю – меня Марк оставил в машине, – однако именно после этого он решил навестить Габровых – знакомых археолога, у которых останавливался Малов.

Даже зная номер дома и квартиры, мы с трудом нашли нужный подъезд – до того причудлива была архитектура этого большого старинного здания на Гоголевском бульваре. В тесном, скрипучем лифте, шахта под который была пристроена к дому уже в наше время, мы поднялись на четвертый этаж, запутанным переходом наконец-то добрались до нужной нам квартиры.

На звонок Марка дверь, обитую цельным листом железа, открыла высокая полная женщина с миловидным, но словно бы заспанным лицом. Когда Марк показал ей свое служебное удостоверение и объяснил, что мы пришли по поводу нападения на Малова, она проговорила, растягивая слова и не по-московски окая:

– А с нами сегодня уже беседовали ваши коллеги, вряд ли я смогу что-нибудь еще добавить. И Миши, моего мужа, нет дома – он уехал в больницу к Аркаше.

Я не сразу понял, что она назвала так археолога Малова.

– В больницу? – недоуменно переспросил Марк и тут же поспешно добавил: – И все-таки разрешите задать вам несколько вопросов. Возникли обстоятельства, которые требуют уточнения. Это не займет много времени.

– Если я могу помочь, то с удовольствием это сделаю, – заверила Марка женщина, пропуская нас в прихожую.

Нетрудно было догадаться, почему Марк удивился, услышав, что хозяин уехал в больницу к Малову, – там, кроме нас с Марком и сотрудников милиции, никто больше не появлялся, чтобы поинтересоваться состоянием здоровья археолога.

Предложив снять пальто, хозяйка провела нас в комнату, плотно заставленную сборной, подержанной мебелью. На одной стене комнаты, до самого потолка, висели разноформатные иконы. Некоторые из них были до того черны, что изображения на них едва просматривались. В центре этого домашнего «иконостаса» находилась самая большая, в метр высотой, и самая видная икона Богоматери с младенцем в затейливом золотистом окладе, с которого на цепочках свисала незажженная лампадка.

Мне подумалось, что все остальные иконы, имеющие такой неказистый вид, развешаны здесь в качестве незначительного приложения к этой, наиболее ценной и богатой иконе.

Усадив нас на продавленный диван под «иконостасом», Светлана Андреевна села на стул, зажатый между сервантом и книжным шкафом. Одета она была в светло-сиреневое платье, которое, на мой взгляд, ей не шло и делало ее еще более полной.

Марк попросил рассказать, давно ли она знает Малова. На этот вопрос хозяйка ответила с явным удовольствием:

– Миша, я и Аркаша вместе учились в университете, в одной группе, жили в одном студенческом общежитии. По распределению Аркаша уехал в Новосибирск, а мы поженились и остались здесь – Мише предложили место на кафедре. Но связи не потеряли, постоянно обмениваемся поздравительными открытками. Когда Аркаша приезжает в Москву, он всегда у нас останавливается.