Секрет опричника; Преступление в слободе - Борис Сударушкин

До этого человек с тетрадью не задал Степану Степановичу ни одного вопроса, но здесь не удержался.

– Вы не могли бы подробнее рассказать о судьбе этого блюда? – спросил он, и я впервые услышал его голос – несколько хрипловатый, словно простуженный.

Степан Степанович взглянул на мужчину заинтересованно:

– Пожалуй, это один из самых загадочных экспонатов Оружейной палаты.

Краем глаза я заметил, как Стриженый, забыв об осторожности, протиснулся к мужчине с тетрадью почти вплотную, чтобы не пропустить ни слова из его разговора с экскурсоводом.

– Что же загадочного в нем? – человек с тетрадью произнес эту фразу таким тоном, словно умышленно хотел раззадорить Степана Степановича и таким образом получить от него как можно больше нужной информации.

– Специалисты считают, что это блюдо византийской работы.

Мужчина демонстративно пожал плечами:

– Здесь, в Оружейной палате, произведения византийского искусства представлены весьма широко.

– Вы совершенно правы, – согласился Степан Степанович. – У нас имеется множество византийских предметов, датированных вплоть до пятнадцатого века, когда Византия прекратила свое существование. Но блюдо, которым вы заинтересовались, нечто особенное. Если вы посмотрите на него со стороны, под определенным углом, то увидите на нем еще одно изображение, сделанное грубо, примитивно. Но именно эта примитивность и позволила высказать предположение, что блюдо побывало в Сибири. В наших фондах хранится несколько серебряных блюд, на которых в той же манере выцарапаны сцены охоты, группы воинов с саблями в руках, всадники на конях. Древние авторы, чтобы записать свои произведения, смывали с пергамента старые тексты и создавали новые, так называемые палимпсесты. К счастью, таежным художникам не приходило в голову уничтожать первоначальные рисунки, поэтому мы имеем возможность видеть работы сразу двух мастеров. При всем несовершенстве сибирских «граверов» их рисунки – это замечательные свидетельства о жизни древних народов Сибири, о их обычаях, одежде, пристрастиях…

Все время, пока Степан Степанович рассказывал о сибирских «палимпсестах», экскурсанты один за другим с интересом заглядывали на золотое блюдо со стороны. Когда очередь дошла до меня, я с трудом разглядел на изрисованной узором поверхности блюда по-детски упрощенное изображение женщины с ребенком на коленях. На голове женщины высился трехрогий убор, напоминающий корону, в свободной руке она держала что-то похожее то ли на копье, то ли на скипетр. Достаточно было чуть повернуть голову – и изображение пропадало, его действительно можно было увидеть только с одной-единственной точки, под определенным углом зрения.

– А кто, по вашему мнению, изображен на этом блюде? – спросил Степана Степановича человек с тетрадью.

– Сцена похожа на изображение мадонны с младенцем. Вы не находите?

– Вряд ли язычники стали бы изображать библейскую сцену.

– Вот и я так думаю. Потому сказать точно, кто здесь изображен, трудно, хотя у меня и есть одно предположение. Но это слишком долгий разговор, лучше продолжим экскурсию…

Человек с тетрадью не мог скрыть разочарования. Теперь мне стало окончательно ясно, что именно этот рисунок он и разыскивал в Оружейной палате все время, пока продолжалась экскурсия.

Степан Степанович повел посетителей музея дальше, а он остался у витрины с золотым блюдом, еще раз посмотрел на него со стороны и зачем-то открыл тетрадь в парусиновом переплете. Проходя мимо, я как бы ненароком заглянул в нее. То, что я увидел на открытой странице, поразило меня: там была изображена сидящая женщина – с ребенком на коленях и копьем в свободной руке!

Та же поза, те же детали, что и на золотом блюде, только рисунок в тетради был сделан твердой, умелой рукой и явно представлял собой изображение какой-то скульптуры, отличавшейся высокой выразительностью и совершенством.

После экскурсии мужчина с тетрадью подошел к Степану Степановичу и о чем-то оживленно заговорил с ним. Я видел, как Стриженый дернулся было, чтобы оказаться поближе к ним, но не решился – в таком случае он сразу обратил бы на себя внимание.

В толпе возле гардероба я потерял из вида и Стриженого, и человека с тетрадью. Только здесь я вспомнил поручение Марка понаблюдать за археологом Маловым, но серьезный очкарик, замеченный мною в вестибюле, куда-то исчез сразу после начала экскурсии.

Случившееся в Оружейной палате так подействовало на мое воображение, что я пришел в себя только перед старинным особняком на Садовом кольце, где работал Марк. Четыре атланта с постными римскими лицами равнодушно держали на согнутых мускулистых руках массивный балкон над нарядным, вычурным подъездом.

Прежде чем открыть высокую дверь с огромной бронзовой ручкой, изображавшей какое-то мифическое животное с хищно раскрытой пастью, я оглянулся по сторонам. Мне показалось, кто-то наблюдает за мной. Однако в толпе прохожих, спешащих мимо меня, я не увидел никого, кто бы вызвал мои подозрения.

Когда я вошел в кабинет Марка, здесь, кроме него и лейтенанта Смолкина, за столом, спиной ко мне, сидел широкоплечий мужчина в темном костюме. Услышав хлопок двери, он обернулся. Мне стоило немалого труда, чтобы скрыть изумление: это был тот самый человек, слежку за которым я заметил в Оружейной палате!

Его взгляд равнодушно скользнул по моему лицу, и я подумал, что там, в музее, он не обратил на меня внимания. Но тут же мне в голову пришла другая мысль: не решил ли он по какой-то причине просто сделать вид, что впервые увидел меня?

Я замешкался, не зная, как вести себя в этой щекотливой ситуации, терялся в догадках, что привело сюда этого человека.

– Знакомьтесь, пожалуйста. Доктор исторических наук Аркадий Павлович Малов. А это… Это мой школьный приятель, – представил меня Марк посетителю. – Он не помешает нашей беседе…

На этот раз я уже не смог скрыть удивления. И Марк понял это. Выходит, физиономист из меня не получился – я принял за историка совсем другого человека. Больше того – почти два часа я наблюдал за Маловым, не догадываясь, кто он такой.

Пожав мне руку, Малов опять сел за стол и продолжил прерванный разговор:

– До сих пор не могу понять, чем я, археолог, могу быть полезен вам, сотрудникам милиции?

По всему было видно, что чувствовал он себя здесь неловко – то и дело поправлял галстук и недоуменно оглядывался по сторонам.

Марк подробно рассказал ему, чем занимается их отдел, о составленной ими картотеке исчезнувших сокровищ. Малов выслушал его с тем же удивлением, с которым и я впервые узнал о необычной милицейской службе. И вопрос он задал почти тот же самый, что и я в свое время: удалось ли им что-нибудь найти?

– Было несколько крупных находок, которые как бы оправдали затраты на наше существование. Но сейчас мы в основном занимаемся проверкой всевозможных легенд о кладах и сокровищах – надо отсеять историческую правду от слухов и домыслов, чтобы они не мешали дальнейшей работе. Сейчас в нашей картотеке зарегистрировано около ста ненайденных кладов, представляющих собой государственную ценность.