Лекарь-возлюбленный - Маша Моран

Катарина в недоумении свела брови:

— Что это значит? 

— С давних времен было немало тех, кто желал обрести Манускрипт Маледиктуса. Одни жаждали власти. Другие думали, что смогут стать богами с его помощью. Иные пытались вернуть умерших близких. Но мало кто задумывался о том, кем был этот загадочный Маледиктус. Никто даже не знает, какие именно заклинания записаны в манускрипте. — Минэко грациозно опустилась на пол и похлопала ладонью по месту рядом с собой. — Садитесь, господин Рэйден. Я расскажу вам жуткую, но удивительную историю.

Единственное, чего я желал, чтобы Рэйден выжил. Я молился, чтобы ему не пришло в голову даже выглянуть наружу. 

— Не смей выпускать его. Что бы ни случилось, господин Рэйден должен оставаться внутри. — Я надеялся, что Су Тхи поймет по моему взгляду, что этот приказ нужно выполнить даже ценой своей жизни. 

— Да никуда он не денется. — Дайске скривился. — Он не сильно сопротивлялся вашему решению. Наверное, только рад, что вы запретили ему выходить. Хитрый мерзавец! 

Я и сам часто в мыслях называл лекаря мерзавцем. Но слышать это от другого, да еще и от Дайске… Я не удержался. Схватил его за грудки и оттащил в сторону от остальных. 

— Не смей говорить о нем, тем более подобным тоном! Он спас тебе жизнь! 

Дайске округлил глаза и попытался вырваться:

— Лучше бы не спасал! Тогда я не услышал бы, что он болтает о вас, и не был бы ему обязан! 

Это уже переходило все границы. Что такого Рэйден мог сказать?! 

— Что бы он ни говорил… 

Дайске перебил меня:

— Вы не понимаете! Это… это… 

Я снова его встряхнул: 

— Ты, похоже, забыл, кто перед тобой? Никому не позволено обрывать меня. Даже тебе. Что он сказал? 

Дайске недоверчиво свел брови:

— Он что, околдовал вас? Опоил каким-то своим зельем?! 

Помимо воли пальцы разжались сами, и я оттолкнул Дайске от себя. Я ведь тоже думал, что Рэйден что-то сделал со мной. А теперь еще и Дайске… 

— Что. Он. Сказал? 

Я выдавил из себя каждое слово, чувствуя, как жилы превращаются в натянутые до предела струны цитры. Еще немного, и они порвутся, изранив пальцы музыканта в кровь. 

— Хорошо! Хорошо, я скажу. Он посчитал, что вам могут нравиться мужчины. А когда я сказал, что вы не участвуете в подобных отвратительных развлечениях, заявил, что в симпатии двух мужчин нет ничего извращенного. 

Я сглотнул вязкую слюну. Небо светлело, по серой ткани потянулись алые полосы крови. Возможно, я не доживу до вечера. Возможно, умру околдованным. Но счастливым. 

— Он думает, что мне нравятся мужчины?.. 

— Он спросил. Так ли это. 

Что, если ему и вправду нравятся мужчины, но он вынужден это скрывать? В военной крепости за подобные пристрастия можно поплатиться жизнью. Потому он так отчаянно это скрывает. Но мне сил скрыть свою тягу не хватает. Он ведь наверняка заметил, как меня кроет рядом с ним. Не мог не заметить, что мои чувства гораздо глубже простой признательности за спасение жизни друга. 

Он просто боится. Боится осуждения. И того, что я могу не разделять его пристрастия. Но я ведь не боюсь… Да, это дико, неправильно, извращенно. Такие чувства не имеют права на существование. Вот только они существуют, и я не могу с ними бороться. 

— Господин! Господин! — Дайске тронул меня за плечо, с тревогой заглядывая в глаза: — О чем вы думаете? За подобное его следует казнить. 

Я сжал его горло:

— Я скорее казню тебя, чем его. Даже не вздумай что-то ему сделать! 

— Но… но… Ваше… господин Ван… 

Я отвернулся к остальным:

— Слушайте внимательно, что вы должны сделать. Если все удастся, возможно, вам даже не придется сражаться. Но вы должны следовать тому, что я скажу. 

Ответом мне были нестройные кивки и сосредоточенные взгляды. 

— Когда вы приблизитесь к монахам, скажите их главарю, чтобы приказал остальным отойти к лесу и снять окружение с деревни. Пообещайте, что отдадите им женщин только в этом случае. Если они этого не сделают, возьмите одну из марионеток в заложницы. Монахи наверняка не собираются сдерживать обещание и, как только получат желаемое, убьют нас. Вы должны убедить их, что готовы идти до конца. Если они не снимут окружение, перережьте горло одной из марионеток. 

От этих слов некоторые вздрогнули и посмотрели на меня с ужасом. Похоже, многие уже всерьез воспринимали болванов, как живых людей. Для меня же даже собственная копия была не более чем средством выжить. 

— Во что бы то ни стало вы должны убедить их отойти к лесу. Как только они это сделают, отпустите марионетку к ним. Постарайтесь это сделать до того, как щиты спадут. Это наша подстраховка. Я объяснил марионеткам, что делать. Вы подождете, пока они разбросают пыль, а Дайске ее подожжет. Если кто-то из монахов попробует прорваться, вы сразитесь с ними. Но не мешайте марионеткам делать то, что я приказал. Что бы они ни совершили — так надо. Всем ясно? 

Мне снова кивнули. 

— А вы? Где будете вы? — Ю Бао смотрел на меня с обреченностью и молчаливым вызовом.  

— Думаешь, я брошу всех вас, а сам спрячусь с женщинами и детьми? — От того, как он стыдливо опустил взгляд, стало понятно, что именно такие мысли его и посетили. — Будет лучше, если вы все действительно станете так думать. Не ждите, что у нас все получится, и мы сможем вернуться в крепость. Но если нам все-таки повезет, я обещаю вам, что король узнает о вашей доблести и вознаградит. 

— Что нам благодарность короля? Нам бы выжить. Если даже генерал наплевал на нас, то королю и подавно нет дела. — Один из стариков тяжело оперся на оружие и посмотрел на меня с жалостью. 

Я усмехнулся:

— Вам просто нужно выжить. Все остальное — мои заботы. 

Я кивнул девушке-марионетке, призывая следовать за собой. 

— Да помогут нам боги. Сделайте все, как я сказал. И надеюсь, мы с вами еще сможем увидеться. 

Я не стал дожидаться, пока Дайске и остальные сообразят, что это было прощание. 

До этого я уже присмотрел полуразрушенный дом, из которого хорошо были видны обветшалые деревенские ворота и самая окраина деревни, граничащая с лесом. 

Я остановился за достаточно высоким забором. Марионетка послушно замерла за моей спиной. 

— Ты поняла, что должна делать? 

Она спокойно кивнула:

— Да, мой господин. 

Я задержал взгляд на правильных чертах лица. Она была очень привлекательна. Окажись во дворце, сумела бы без труда обратить на себя внимание короля. Но во мне ничто не отзывалось при виде ее красоты. Ее кожа была недостаточно бледной, губы слишком широкими, а носу не хватало упрямо вздернутого кончика. А еще глаза. У нее они были карими вместо голубых. И волосы — привычно темные и прямые. Меня же, как оказалось, привлекали золотистые, непокорно вьющиеся локоны.