BATTLEFRONT: Сумеречная рота - Александр Фрид

На нескольких Намир увидел форму рабочих горноперерабатывающего завода.

Когда они узнали спутника Намира, напряжение ослабло — но лишь немного. Салластанин спустился по ступенькам и тихо, успокаивающе заговорил, затем сунул руку в рюкзак, откуда стал доставать пайки в фольге и упаковки с медицинской бактой размером с ладонь. Старики отвечали спутнику Намира на его языке с явной благодарностью.

Однако когда салластанин достал из рюкзака бластер и взял его обеими руками, толпа подалась назад. Он на чем-то настаивал, спорил, получая односложные, злые ответы.

Намир пододвинулся к ближайшему человеку, зеленоглазой женщине с мозолистыми руками.

— Что они говорят? — спросил он.

Женщина косо глянула на него. Может, думала, что Намир знает язык. Или это было из-за наручников. Наконец она ответила:

— Если придут штурмовики и найдут у нас оружие, будет только хуже.

— Так они уже делают поквартирные обходы, — сказал Намир. — Наверху облава. Куда уж хуже.

Это не было советом. Намира не интересовал выбор этих людей. Может, потому женщина, внимательно посмотрев ему в лицо, кивнула, протолкалась вперед и взяла бластер.

Намир хотел расспросить ее о своем спасителе, о городе, но его спутник оттащил его к лестнице задолго до того, как рюкзак опустел. Салластанин на миг задержался, прострелив наручники Намира, прежде чем вывести его из кантины. Браслеты остались на руках, но механизм электрошокера был сломан. Руки и плечи Намира ныли, пока они шли.

Второй их остановкой тем вечером стало общежитие в жилом квартале, где укрывалась такая же толпа. И вновь спаситель Намира раздал предметы первой необходимости, которые были приняты со смесью благодарности и неохоты. Однако на сей раз их прервали — дверь распахнулась, впустив еще с пяток гражданских: мужчин и женщин, чьи лица были покрыты свежими кровоподтеками, хромающих и втягивающих воздух сквозь зубы. У одного мужчины было обожжено плечо — Намир сразу же узнал бластерную рану.

— Мы были на Быстром рынке — еда кончилась, — сказал один из них. — Пришли штурмовики. Сказали, что мы должны были сидеть дома…

Спаситель Намира смотрел то на раненого, то на дверь, словно разрываясь между теми беженцами, что были перед ним, и теми, которых он еще намеревался навестить. Затем он стал рыться в рюкзаке в поисках бинтов, бакты и бальзама. Он выжидающе посмотрел на Намира, затем на мужчину с обожженной рукой.

Намир не был медиком, но знал, что делать.

Следующий час он накладывал повязки и обеззараживающие средства на раны, смазывал бактой обожженную плоть и проверял, нет ли переломов. Он говорил каждому из своих пациентов — даже те, кто не говорил на его языке, похоже, понимали его, — что его помощь в лучшем случае временная мера. Никого это не волновало.

— У нас что, есть выбор? — ворчал мужчина с обожженной рукой. — Думаешь, в имперской больничке мне помогут?

— Намек понят, — ответил Намир.

После того как Намир со своим спутником обработали самые тяжелые раны, они отправились в третий пункт назначения за этот вечер. В общественных банях по краям ярко-синего бассейна лежали и стонали несчастные жертвы. Они снова взялись за работу. Впервые Намир ощутил себя нежеланным гостем — перевязывая кровоточащую ногу какого-то юноши, он услышал, как кто-то спросил, какого черта повстанцам позволяют оказывать помощь. Тем повстанцам, которые вынудили Империю обращаться с салластанами как с рабами. Повстанцам, которые виноваты во всех бедах Пиньямбы.

Он не сводил глаз со своего пациента, пока не услышал шаги за спиной. Обернувшись, Намир встал, готовый к драке, глядя в глаза широкоплечего мужчины с жестким лицом, который сверлил его злым взглядом.

— Ты все слышал, — сказал он. — Тебе здесь не место. Ни повстанцам, ни Кобальтовому фронту, никому из вас!

— Не мы это сделали, — ответил Намир.

— Но виноваты вы, — отрезал мужчина.

Намир узнал его стойку. Он высматривал ее в каждом новобранце, который стремился попасть в Сумеречную, но редко видел ее у тех, кому было меньше сорока. Это была выправка опытного солдата.

Намир приготовился к удару, но его не последовало. Мужчина отвернулся. Намиру хотелось сказать: «Это не Войны клонов. Эти люди сражаются за таких, как ты».

В какой-то мере он даже верил в это. Это была не война его отца. Это была не война Крусиваля. Он видел мрачные и страшные вещи, когда в последний раз его завалило землей, в пещере, когда он видел гибель товарищей. Империя действительно была особым врагом.

Но не настолько, чтобы он стал драться иначе.

Намир вернулся к работе, признавая, что в какой-то мере ответствен за те раны, которые сам же и перевязывал, — за тот план, который привел Империю в отчаяние, заставил перебросить надзирателей и штурмовиков с верфей Куата на такие планеты, как Салласт. Он не ощущал вины, но и отрицать справедливости обвинений салластан тоже не мог.

Намир со спутником продолжали обход всю ночь. Выходя на улицу, они держались в тени. Мимо них проходили штурмовики, вдали слышались выстрелы бластеров — облавы и обыски продолжались. В каждом пункте, куда они приходили, число раненых росло и отчаяние людей усиливалось. Они делали, что могли, и двигались дальше.

Намир просто с ног валился. Порой его рвало, временами начинала кружиться голова. Иногда ему казалось, что он спасает своих товарищей из-под обломков «Громовержца». Порой — когда он вдыхал чистый, но чужой воздух города-пещеры и его накрывали волны благодарности, ужаса, неприязни со стороны жителей — в голове всплывали старые воспоминания о Крусивале и Горлане.

Он должен был прикрывать своего спутника, высматривать солдат или дроидов-камеры, но даже удержаться на ногах ему было непросто. Он едва обращал внимание на происходящее вокруг, когда салластанин заводил его в ангар, построенный в стене пещеры, или вел среди машин к кабинету в дальнем конце. Там, однако, Намир заставил себя держаться настороже.

Он ожидал попасть в очередное убежище для гражданских. Но внутри было только трое — все люди или достаточно похожи на них, — и у каждого на