BATTLEFRONT: Сумеречная рота - Александр Фрид

существовать. Иного конца Намир не видел.

Может, и не задумывался об этом. Он вообще мало думал о том, что будет после Куата.

Ниен Нанб смотрел и слушал, как остальные обсуждают план. Возможно, думал Намир, салластанин молчит ради него. Но вряд ли. Может, у него другое на уме.

Опять воспоминания. Воспоминания о Горлане и о том, что ему рассказывали о Горлане.

Гадрен говорил, что капитан верит, будто бы сила Сумеречной — в жертвенности. Головня утверждала, что Горлан никогда не делал ничего, исходя только из одной причины. Капитан был чокнутым, но он знал, что нужно его войскам, лучше, чем они сами, — как только его не стало, вся целеустремленность и надежда Сумеречной умерли вместе с ним.

«Наша цель не завоевание, но алхимия. Везде, где повстанцы соприкасаются с Империей, должно происходить изменение. Вещество угнетения становится веществом свободы.

Если наши цели чисто военные, мы уже проиграли более масштабную битву».

Намир следовал цели Горлана по форме, но в ней не было вещества. Это было стремление остановить Империю, но без тех принципов, которыми дорожил Горлан. Солдат обманули, они были готовы погибнуть, пытаясь достичь Куата.

«Вы не понимаете масштаба врага».

Челис сказала, что верфи Куата того стоят.

Все это крутилось в его ошарашенном, одурманенном зеленой жижей мозгу в предрассветные часы. Корджентейн ушла готовить его возвращение на фабрику. Намир прогулялся по ангару между огромными горнопроходческими машинами — мрачными металлическими блоками, снабженными гигантскими бурами, — и прилег поспать.

Он понимал, чего хотел добиться вместе с Сумеречной Горлан, но до сих пор не осознавал, как работала его система — как ему удавалось добиваться чего-то, кроме уничтожения роты.

И все ж таки он не знал, как работает бластер, однако умел стрелять.

Когда вернулась Корджентейн, Намир созвал потрепанную ячейку Ниена Нанба и тщательно, преднамеренно гасил искорки посторонних мыслей в своем мозгу, пока не осталась лишь уверенность.

— У меня есть план, — сказал он.

Незадолго до рассвета в самых верхних пределах Пиньямбы проснулись пепельные ангелы и запорхали среди расщелин, вылезая по лабиринтам на поверхность при помощи когтей и крыльев. Намир полз следом на четвереньках, ориентируясь при помощи прибора ночного видения.

— Следуйте за птицами, — сказала Корджентейн. — У вас около часа до того, как они закончат мигрировать на поверхность.

— А если я не успею? — спросил Намир.

— Тогда ждите до заката, а затем — ищите дорогу обратно.

Намир никогда не страдал клаустрофобией, и хотя расщелины сужались до тех пор, пока ему не пришлось протискиваться, постоянное карабканье за пепельными ангелами странным образом успокаивало его. Он не был одинок в своем путешествии.

Выбравшись на склон горы, Намир поразился, как высоко он забрался. Хотя периметр имперской блокады за ночь переместился выше, он все равно сумел обойти его. До пика оставалось всего полдня пути. По дороге приходилось избегать внимания аэроспидеров и имперских разведчиков, в то время как вся масса вражеских войск шла следом за ним. Они были в финальной стадии подготовки к полномасштабной атаке, методично подвозя оружие и войска к своим позициям. Однако когда Намир добрался до завода, поддерживаемый своей новообретенной решимостью, он ощутил себя почти бодрым. Мужчина широко улыбнулся, когда осознал, что с пятидесяти метров выше этого места его выцеливает снайпер Сумеречной.

Она встретила его на полдороге, не снимая маски и свободно держа в руке винтовку.

— Челис вернулась вчера ночью, — сказала Головня. — С ней Таракашка. О Дергунчике и остальных известий нет. Мы думали, вы спускались вместе.

— Я тоже по тебе скучал, — ответил Намир и, хлопнув ее по плечу, чуть приобнял. Она не ответила, но и не отстранилась, и Намир отпустил ее.

— До атаки осталось недолго. — Женщина повернулась и начала подниматься по склону. Намир пошел следом. — Имперцы весь день испытывали нас, посылали на вылазки все больше и больше людей. Однако Челис сказала, что придумала способ выбраться. Говорила что-то про космопорт.

— Это меня не удивляет, — сказал Намир. — Ни первое, ни второе. Окажешь мне услугу?

Головня ничего не ответила. Намир пожалел, что не может лучше понимать ее. Последний раз они разговаривали в недрах завода, над кипящей магмой, и разговор тот закончился невесело.

Она все еще злится? Да и злилась ли она вообще? Или он просто ее не понял? «Ты всегда была невероятной», — вертелось у него на языке.

— Я пока не готов говорить с Челис, — сказал он вместо этого. Разгадывать мысли Головни — бесполезное дело. — Хочу, чтобы собралось все наше прежнее отделение — ты, я, Гадрен, Таракашка. — «Сделаем вид, что мы все позабыли Красавчика». — Можешь собрать нас в каком-нибудь укромном месте?

Головня не сбавила шага и не обернулась, но коротко кивнула на ходу и ускорилась.

Этого было достаточно.

Гадрен сидел в тускло освещенной маленькой комнате поршневого контроля, зеленые и красные огоньки подмигивали на панели у него над головой и отражались от его гребня. Он тепло, но кратко поздоровался с Намиром, словно не хотел соглашаться на встречу, не понимая ее цели. Таракашка сидела, привалившись спиной к стене и раскинув ноги на полу, и смущенно смотрела на Намира. У нее на носу была тонкая красная царапина — почти смешная ссадина, учитывая, каким выдался обратный путь наверх. Головня стояла в углу, чуть хмурясь. Хотя бы не в маске, подумал Намир.

— Времени у нас мало, — сказал он, расхаживая перед дверью, — а обсудить надо многое. Но прежде всего…

Он подумал о том, как Гадрен мягко вывел его из кантины на Куче-9. Подумал о своей встрече с Головней всего пару дней назад. О том, как изменилась Таракашка с момента его возвращения с Хота и как ему всего этого не хватало.

«Жаль, если я разочаровал вас».

— Я знаю, что в последнее время дела шли плохо. Я осознаю, что