Месть вора - Борис Седов

– З-зараза, как на проспекте, – прошипел Паша. – Ника, стой тут в тени. Погоди вылезать под фонарь. – Он снял с шеи венок и прислонил его к толстому стволу дерева. – Короче, так замри здесь и не дергайся. И гони сюда мясо. Пойду прошвырнусь под фонариком. Посмотрю, как там наша собачка. И как там наш белый «фольксваген».

Болото достал из кармана примерно сто граммов говяжьего фарша, завернутого в обрывок газеты и приправленного доброй порцией фенобарбитала и еще какой-то отравы с труднопроизносимым названием.

– Держи. Через пару минут, как собака сожрет это мясо, она должна отрубиться и дрыхнуть как минимум час.

– Это точняк?

– Ну-у-у… Док мне сказал, что психам хватает и третьей части того, что он мне дал. После чего они спят, как младенцы…

– Сравнил! – недовольно фыркнул Паша и понюхал нагревшийся в ладони фарш. – То психи. А то овчарка. К тому же кавказская… А если она откажется жрать?

– Че она, дура? Ты в на ее месте от подобного хавчика…

– Я, слава Богу, не на ее месте, – перебил Паша Никиту и хлопнул толстяка по мягкой широкой спине. – Стой тут, никуда не высовывайся, – еще раз напомнил он и, выйдя на освещенное фонарем пространство, направился к зеленому дому, в котором сейчас беззаботно дрыхли двое обреченных на нескорую и нелегкую смерть петербуржцев.

Назад он вернулся довольно скоро, и присел на корточки, опершись спиной на ствол дерева.

– А ведь сожрала тварь твое мясо, – сообщил он вполголоса и извлек из кармана пачку «Парламента». Огонек зажигалки на мгновение осветил его узкую небритую физиономию. – Просила еще. Даже хвостом повиляла… Так чего говоришь? Пару минут, и должна спать как убитая?

– Во всяком случае, Док…

– Да оставь ты Дока в покое. Нашел, блин, авторитета в психушке. Короче, Болото, сейчас я докуриваю сигарету, после чего ты идешь возлагать венок. И береги свою задницу. Если окажется, что Док напарил, я тебе не завидую. Зверюга и правда что твой теленок. И, кстати, отвязана. Шастает возле машины совершенно свободно. Интересно, и чем они ее кормят?

– Если окажется, что Док напарил, – зловеще процедил сквозь зубы толстяк и, наклонившись, подхватил с земли венок, – и эта псина коснется меня хоть одним зубом, то его психи могут заказывать по нему панихиду. Вот будет им развлекуха. – Он проследил взглядом за тем, как Паша втоптал в грязь окурок, обреченно пробормотал: – Ну что же… пошел. – И тяжело шагнул из тени на освещенное фонарем пространство.

– Ни пуха, тореадор.

– Иди ты.

Возле калитки, через которую предстояло проникнуть во владения кавказской овчарки, Болото поскользнулся на скосе тропинки и, не устояв на ногах, плюхнулся откормленной задницей в неглубокую лужу, выбив из нее фейерверк грязных брызг и чуть не попортив драгоценный венок с черными лентами.

– Твою мать! – не сдержавшись, рявкнул он во весь голос.

– Толстый хрен! – прошипел наблюдавший за ним из-за дерева Паша.

«Тяв-тяв-тяв!» – от соседнего дома бдительно взлаяла тонкоголосая шавка.

Но кавказец молчал. Со двора, где стоял белый «пассат», не донеслось ни рыка, ни шороха, хотя любая уважающая себя сторожевая собака, случись подобный хипеж где-то поблизости от доверенного ей под охрану объекта, должна была для острастки хоть как-нибудь обозначить свое присутствие.

«Значит, спит, гадина, – облегченно подумал Болото, поднимаясь из лужи и ощупывая мокрые джинсы. – Не ошибся Док в дозировке лекарства».

Он решительно подошел к калитке и, перегнувшись через забор, откинул простенькую деревянную задвижку. Потом выждал какое-то время. Пробормотал полушепотом: «Тю-тю-тю, собаченька. Ты не спишь, милая? Иди скорей к дяденьке. Ах, чего дяденька тебе сейчас даст. Ах, чего у него такое в карманах».

Откровенно признаться, ничего, кроме пачки «Мальборо Лайтс», зажигалки «Крикет» и семизарядной «Эрмы 652» у Болота в карманах не было. Он откровенно врал, озирая настороженным взглядом чистый просторный дворик, в одном углу которого стояла большая собачья будка, а в другом примостился «фольксваген-пассат». «Метров двадцать пять до него, – прикинул Никита, – и двадцать пять назад до калитки. Всего ничего. А собака, конечно, нажравшись снотворного, залезла в свою конуру и давит на массу. Ну, смелее! Вперед! Чем дольше торчу у забора, тем больше шансов спалиться».

И он, на всякий пожарный сняв «Эрму» с предохранителя, распахнул калитку и уверенной походкой направился к «пассату».

Двадцать пять метров туда.

Двадцать пять метров обратно.

Всего ничего.

Туда он добрался без приключений. Возложил венок на капот. Даже потратил пару секунд на то, чтобы поправить черные ленты с золотистыми надписями.

Но обратно к калитке он крался, словно пьяный мимо пикета милиции. Медленно-медленно, на полусогнутых. Распространяя вокруг себя запах адреналина. Заботясь только о том, чтобы не совершить какого-нибудь резкого телодвижения. Затаив дыхание и с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на трусливую неуклюжую трусцу… И все потому, что следом за ним, увлеченно обнюхивая его грязные джинсы, тащился огромный кавказец, который, когда Никита уже разобрался с венком, вдруг огромной зловещей тенью вырос из-за машины и несколько раз приветливо вильнул мохнатым хвостом…

Возможно, кавказец был сонным после слоновьей дозы барбитурата и чего-то еще с труднопроизносимым названием.

Возможно, кавказец был сытым, и аппетитная филенка Болота, обтянутая грязными джинсами, его не прельстила.

Возможно, кавказец был старым, и ему было лень воевать.

Во всяком случае, никаких признаков агрессивности псина не проявляла. Спокойно проводила толстяка до забора и лишь только тогда, когда Никита попробовал затворить за собой снаружи калитку, проявила настойчивость и, коротко рыкнув, просочилась следом за Болотом на волю.

– Ты куда же, собаченька? – растерянно пробормотал толстяк, стоя возле распахнутой настежь калитки, как швейцар возле парадного входа в «Асторию». – Иди домой, милая. Ах, как хозяйка тебя сейчас вкусно покормит! Ах, каких сахарных косточек даст!

Кавказец смерил Никиту презрительным взглядом и, задрав заднюю лапу, обильно обрызгал створку ворот, после чего опять повилял хвостом. Загнать эту зверюгу обратно во двор определенно не представлялось возможным.

И толстяк сдался. «А какое мне, собственно, дело, – рассудил он, – до того, что собака порезвится немного на воле. Разомнется, трахнет кого-нибудь между делом. А захочет жрать и вернется домой… Кстати, и мне пора возвращаться». И он быстрым шагом направился к дереву, под которым уже запарился ждать его Паша.

– И какого же хрена ты выпустил этого монстра? – незамедлительно наехал он на Никиту, стоило тому подойти на расстояние слышимости громкого полушепота. – Потерял остатки мозгов, когда грохнулся в лужу?