Второе восстание Спартака - Андрей Константинов

С определенными поправками на обстоятельства можно было дажеупотребить расхожую фразу: «Стол в кабинете ломился от яств». Тут тебе и лендлизовскаяамериканская тушенка, и квашеная капуста, и соленые огурчики, и даже плиткашоколада.

«А жрать хочется все неумолимее и неумолимее. Вот поставьультиматум, и еще неизвестно, что выберу».

Соленые огурчики, квашеная капуста, колбаска...

На столе и вправду было много того, что хотелось сразусъесть. Не сказать чтобы Спартак в больничке голодал – питание тут было многолучше лагерного, особенно если сравнивать с последними лагерными днями. Однакоот деликатесов потекли слюнки и захотелось жрать.

Над всем этим богатством возвышалась начальница. ТоварищЛаврентьева принарядилась по случаю свидания – на ней было крепдешиновое платьепо распоследней предвоенной моде, обдуманно расстегнутое на две лишние пуговки.Помада, следовало признать, наложена довольно искусно, без вульгарности.Товарищ Лаврентьева с загадочным видом курила «казбечину», манерно стряхиваяпепел в кулек из газеты, и откровенно разглядывала направляющегося к столуСпартака.

Спартак представил, какой она была годков эдак двадцатьназад, и пришел к выводу, что гражданка начальница была из разряда «в принципеничего». Годы стали брать свое. Потом запустила себя, расплылась, а еще неследует забывать про ее склонность к разбавленному медицинскому спирту,единоличной хозяйкой которого она являлась. В общем, сейчас от былойпривлекательности мало что сохранилось. Но все же сохранилось.

– Спартак Котляревский, летчик-герой, – произнесла онас придыханием, послав обладателю этого имени настолько недвусмысленный взгляд,что если бы и были у Спартака какие-то сомнения относительно цели этой вечернейзасидки, то они сейчас вмиг бы улетучились. Товарищ Лаврентьева взмахнула рукойс дымящейся папиросой. – Садись.

Спартак отодвинул стул и сел напротив женщины.

– Будешь? – Она приподняла за горло водочную бутылку,заткнутую бумажной пробкой.

– Буду, – просто сказал Спартак. – Какой жемужчина откажется от ста граммов, да еще ежели употреблять предстоит в обществеочаровательной дамы.

Его чуть не стошнило от собственных слов, но Спартак угадалправильно – товарищ Лаврентьева, услышав комплимент сомнительного достоинства,расплылась от удовольствия. И даже кокетливо погрозила пальчиком.

– Наливай тогда. Выпьем за знакомство, – и прибавилатомно: – Чтоб оно стало еще более близким.

Словом, все камнем под гору катилось к постели, каковойпредстоит стать вот этой самой кушетке – сестре-близняшке той, что стоит вкабинете Рожкова. Ага, уже и матрас загодя приготовлен, лежит в изголовье,свернутый в трубку...

А запах жареной картошки сводил с ума. Жрать уже хотелосьпрямо до невыносимости.

– Да еще под такую закуску грех не выпить, – добавилСпартак, разливая.

Не дожидаясь и не спрашивая разрешения, он пододвинул к себесковородку с картошкой и принялся накладывать сей деликатес в тарелку.

– Да ешь прямо со сковороды, – сказалаЛаврентьева, – я не буду, уже сегодня ела. И тушенку клади, сколько надо.Ну давай!

Чокнулись, выпили. Спартак захрумкал стопку соленымогурчиком и принялся старательно наяривать картошку с тушенкой. Поглощениенезатейливого блюда вызывало прям-таки животный восторг. «Ох, как мало человекунадо, чтоб испытать мгновенье счастья неземного, – подумал Спартак. –Правда, сперва этого человечка надо низвести до соответствия».

А товарищ Лаврентьева взирала на мужчину за столом сблагосклонной улыбкой хозяйки положения. Таковой она себя чувствовала и – чегоуж там кривить душой – таковой являлась. «Да и черт с ней, – решилСпартак, – пускай тешится. А я хоть наемся в кои-то веки».

– Люблю смотреть, как мужчина ест, – призналасьЛаврентьева. – Все вы, бедолаги, едите одинаково. Как будто в последнийраз... – Она вдруг тяжело вздохнула: – Сколько путевых мужиков гниет бездела! Жалко вас...

Спартак поднял голову и посмотрел на начальницу. Похоже,сказано было вполне искренне, да и взгляд не подавал повода усомниться вискренности ее слов. «По-бабьи жалеет нашего брата-зека? А почему нет? Этотолько в фильмах если уж злодей, то и мордой отвратен, и пакостит всем подряд,и ненавидит всё и всех. В жизни все так густо перемешано, что трудноотличить...»

– Еще по одной? За продолжение знакомства? – предложилаЛаврентьева.

Спартак не нашел причины отказываться. Вторая стопкаразбавленного (и не слишком сильно, надо сказать) спирта вошла еще лучшепервой. Тепло побежало по телу, даже появилось желание стянуть ставший лишнимсвитер. Пожалуй, действует получше многих лекарств.

– Давай-ка выпьем на брудершафт, летчик, – сказалаЛаврентьева, поднимаясь со стула. – Летчик-налетчик... Значит, тебяСпартак зовут, как народного героя. А меня Ольга.

Она сама подошла к нему с наполненной стопкой. Спартакупришлось подняться. Не стоило великого труда догадаться, что из этогобрудершафта предстояло плавно уйти в пике и совершить вынужденную посадку назапaсный аэродром «Кушетка». «Сам совращал, а совращаемым быть неприходилось», – подумал Спартак, залпом выпив спирт. А потом пришлосьотвечать на поцелуи. Докторша жадно впилась в него губами.

В общем, соскакивать с поезда надо было сейчас. Хриплопробормотать, оттягивая ворот свитера: «Подожди, что-то мне плохо, головакружится. Небось от спирта, с отвычки», тяжело опуститься на стул и всетакое... Словом, делать, как собирался.

Только вот вдруг захотелось совсем другого. Хотя слово«захотелось», пожалуй, не годилось. Слишком уж мягкое и нейтральное.

В потных объятиях немолодой женщины, в податливой мягкостиее чрезмерного тела, в ароматах «Красного ландыша» Спартака с головойзахлестнуло звериное желание – обладать. Так, наверное, первобытный самецнабрасывался на самку. Так, наверное, солдат, после кровопролитного боя посвоим и чужим трупам ворвавшийся в город, набрасывается на первую попавшуюсябабу и валит ее на землю. Животный позыв, приступ оголодавшей плоти.Противиться было невозможно, а главное – совершенно незачем.

Мозг перестал распоряжаться телом, им вовсю распоряжалисьинстинкты.

Ну и опять же нет никакой нужды поступать иначе, какпо-звериному – брать то, что можно взять.

Одежда комками полетела на пол. С треском оторваласьпуговица.

До кушетки дело так и не дошло. Все произошло там, гдезастало: прямо у стола, на дощатом полу, на ворохе скомканной одежды. Произошлобыстро и бурно. Спартак брал с неистовством, нещадно тискал и мял, двигался вбешеном ритме. Им владело одно стремление – как можно скорее выбросить из себясемя, освободиться от него. Судя по стонам и крикам яростно и страстноотдававшейся ему женщины, именно так ей сейчас и было нужно – чтобы ее завалилии брали, как самку...