Троя. Падение царей - Дэвид Геммел

Каллиадес покачал головой.

— Я говорил, что если еще несколько армий махнут на все рукой и отправятся по домам, мы сможем выйти из города и вступить в битву. Но у врагов все еще на каждого нашего воина приходится по пять человек. И они сильнее. У них больше воды.

— Что ж, я собирался сказать, что это глупый план, — ответил Банокл. — И все-таки я бы на него согласился. Мне до смерти надоело сидеть и ждать. Куда мы идем?

Каллиадес прокладывал путь через лабиринт хибарок беженцев. Женщины и дети с отупевшими глазами сидели в дверях или на мешках, наблюдая, как два воина проходят мимо. Младенцы надрывно плакали, но, если не считать этого звука, в городе беженцев стояла тишина.

— В лагерь фракийцев, — ответил Каллиадес. — я хочу поговорить с Хилласом.

— Хорошо. Хотел бы я знать, осталось ли у них еще что-нибудь от этой их выпивки, «горного огня».

— От той выпивки, которая, по твоим словам, на вкус напоминает старые сандалии, оставленные тушиться на всю зиму, а потом подожженные?

— Да, она была хороша. Интересно, осталось ли у них это пойло.

Каллиадес остановился так резко, что Банокл прошел вперед несколько шагов, прежде чем вернуться к нему.

— Что случилось? — спросил он.

— Банокл, ты задумывался о том, что мы будем делать — ты и я — если выживем?

Его друг пожал плечами.

— Отправимся куда-нибудь еще, полагаю. Мы больше не можем вернуться на запад. Мы пойдем на север с Хилласом и фракийцами, возможно, будем помогать им отвоевывать их землю. А что?

Каллиадес глубоко вздохнул.

— Полагаю, я оставлю меч, — сказал он.

— Меч Аргуриоса? Можно, я тогда возьму его себе?

— Нет, я имел в виду, что оставлю воинскую службу.

— Ты не можешь, — нахмурившись, сказал Банокл. — Мы же братья по оружию. Разве для тебя это ничто не значит?

— Помнишь то время, когда мы впервые пришли сюда, в Трою?

Банокл ухмыльнулся.

— То была отличная драчка, верно? Одна из лучших.

— В тот день мы чуть было не погибли, — напомнил ему Каллиадес. — А многие наши друзья и вправду погибли. В том числе Эратрий, о котором ты сказал, что хотел иметь его братом по оружию.

Банокл пожал плечами, а Каллиадес продолжил:

— С тех пор мы через многое прошли, верно?

Его друг кивнул.

— Тогда я думал, что весь мир делится на львов и овец. Мы были львами, и наша сила давала нам власть над овцами, — Каллиадес покачал головой. — Теперь я этого не чувствую. Все гораздо сложней. Но я пришел к заключению, друг мой, что бедствия мира проистекают от таких, как ты и я.

— Мы не начинали эту войну, — у Банокла был озадаченный вид.

— С этим я мог бы поспорить. Или я мог бы возразить, что ее начал Электрион. Или Геликаон. Но дело не в этом. Посмотри на все эти армии за стенами. Некоторые из них ушли не потому, что отступились от войны, а потому, что здесь не предвидится битв и добычи, которую можно захватить. Они ушли в другие места, чтобы убивать и калечить. Мужчины вроде тебя и меня, продающие свои мечи за смерть, славу или за разграбление царства.

— Тогда что ты будешь делать? Станешь жрецом? — пренебрежительно спросил Банокл.

— Не знаю, — печально признался Каллиадес. — Но я знаю, что ты меня понимаешь, Банокл. Не так давно ты говорил о том, чтобы оставить армию и стать земледельцем.

— Это было тогда, — коротко сказал Банокл, лицо его помрачнело.

Он повернулся к Каллиадесу спиной и продолжил путь. Со времени их беседы на поле битвы на равнине Скамандера Банокл не говорил о Рыжей и о своей короткой супружеской жизни. Если Каллиадес пытался об этом заговорить, Банокл просто уходил от него.

Они в молчании добрались до лагеря фракийцев. Он был разбит под западной стеной. Вечерами это было одно из самых холодных мест в городе, но жарким днем фракийцы воздвигали ярко окрашенные пологи, чтобы защититься от свирепого солнца.

Юный Перикл, сын покойного царя Реса, рыжеволосый наследник потерянных земель Фракии, отверг жизнь во дворцах и жил со своими людьми. Мальчику было четырнадцать, и он был зрелым не по годам. Он предпочитал одеваться в традиционный наряд племени киконов, и Каллиадес не сомневался, что, когда мальчик пойдет в бой, каким бы коротким ни было это сражение, он раскрасит лицо, как и его люди.

Только десять фракийцев все еще не были ранены. Остальные пятеро были в лечебнице, но лишь двое из них должны были выжить. Остальные пятьдесят всадников погибли при отступлении через реку и при защите нижнего города.

Оглядев маленький лагерь, Каллиадес подумал: как теперь их вождь относится к своему внезапному решению покинуть Дарданию и привести людей в Трою?

— Добро пожаловать в наш лагерь, друзья, — сказал Хиллас, Хозяин Западных Гор, встав, чтобы приветствовать их. — Мы можем предложить вам немного воды и хлеба.

Каллиадес покачал головой. Тогда, словно прочитав его мысли, Хиллас сказал:

— Я бы не хотел закончить мои дни в чужеземном городе, но не стану жалеть, если такой день придет. В нашей стране говорят: «Старый возраст не так почетен, как смерть, но большинство людей к нему стремятся». Воины киконов не стремятся дожить до старости. Все мои сыновья мертвы. Если мы умрем с честью, неважно, в какой земле мы умрем.

Он сплюнул.

— Я пришел, чтобы попросить об одолжении, Хиллас, — сказал Каллиадес.

— Проси.

— Среди твоих соотечественников есть прекрасные лучники. Мне бы хотелось одолжить одного из них, чтобы он продемонстрировал свое искусство.

Хиллас нахмурился.

— Я думал, микенцы презирают лучников? Почему ты об этом просишь?

— Госпожа Андромаха учит женщин стрелять.

При этих словах люди в лагере разразились криками и гоготом. Банокл ухмыльнулся вместе с ними.

Каллиадес объяснил:

— Царевна прекрасно стреляет, но она делает это интуитивно, и у нее нет опыта в обучении других. И многие луки надо подогнать к силе женщин. Может быть, один из твоих людей?..

Хиллас засмеялся и покачал головой, его борода весело тряслась.

— Нет, друг мой. Мои люди могут научить троянских женщин многим вещам, но не тому, как корчить из себя дур с луком и стрелами.

— Я помогу, — сказал Перикл, подойдя и встав рядом с Каллиадесом. — Город Троя и ее люди дали мне убежище. Госпожа Андромаха была добра, взяла меня и моего брата в свой дом, когда мы впервые здесь появились. Нашей няньке Мирине было дано место в царском жилище, хотя она старая и дряхлая и с ней самой уже нужно нянчиться. Если я могу сделать что-нибудь, чтобы оплатить свой долг народу этого города, я это сделаю. — Он повернулся к вождю фракийского племени. — У тебя есть возражения, Хиллас?