Последний поезд на Лондон - Мег Уэйт Клейтон

Штефан вскрыл конверт, вынул из него тонкий, хрупкий листок и прочел: «С наилучшими пожеланиями из Вены».

Мама жалела, что не может послать ему подарок ко дню рождения, но он теперь мужчина, ему восемнадцать лет, и она хочет, чтобы он знал: она им гордится.

Зофи с малышкой Иоганной на руках снова сидела у длинного стола и разглядывала Штефана. Дедушка наверняка сказал бы, что ему пора постричься, но то же самое относилось сейчас ко всем мальчикам в летнем лагере Уорнера без исключения. Однако Зофи даже больше нравился этот новый, слегка взъерошенный Штефан. Без перчаток и пальто вид у него был замерзший и все же щеголеватый.

Он снял пальто с Вальтера, одернул на нем пиджачок, поправил ворот рубашки.

– Ну, еще разок, Вальт, – попросил он.

– Петеру не нравится, как на него смотрят взрослые, – заявил Вальтер.

– Знаю, – сказал Штефан. – Под их взглядами я тоже начинаю чувствовать себя гнилым яблоком на рынке. Но все ведь еще только началось. Ну давай еще разок, пожалуйста.

– Добрый день. Как мило, что вы навестили нас сегодня, – произнес Вальтер без всякого энтузиазма.

Зофи, прижавшись губами к шейке малышки, думала о настоящей Йойо, которая сейчас где-то там, в Чехословакии, у бабушки Бетты, с мамой и дедушкой. Может, когда-нибудь Штефан напишет обо всем этом пьесу, и в ней будет персонаж, похожий на ту милую женщину, которая как раз подходит к Вальтеру. Он ведь такой славный мальчик. Его давно взяли бы в какую-нибудь семью, если бы Штефан отпустил. Зофи уже не раз пробовала его уговорить, но он всегда отказывался, отвечая, что дал обещание матери, и вообще, кто бы упрекал его, только не она. Но теперь, когда ему исполнилось восемнадцать и он сам слишком взрослый для того, чтобы его взяли в семью, может быть, он согласится.

– Как тебя зовут, малыш? – обратилась женщина к Вальтеру.

За него, как всегда, ответил Штефан:

– Его имя Вальтер Нойман. А я его брат Штефан.

Зофи вздохнула.

– Добрый день, – сказал Вальтер. – Как мило, что вы нас навестили. Это кролик Петер. Он тоже с нами.

– Понимаю, – отозвалась женщина. – Вы, мальчики, хотите остаться вместе?

Именно так всегда отвечали потенциальные родители, когда понимали, что в нагрузку к Вальтеру придется взять еще и Штефана.

– Штефан пишет пьесы, он очень талантливый, – сказала Зофи.

– Младенец! – воскликнула женщина. – А я думала, их здесь не будет! – Она позвенела связкой ключей перед Иоганной, та загулила и потянулась к ним ручками.

Зофи дала женщине подержать малышку. Она всегда так делала, если человек ей нравился. А еще она видела, как им не хочется потом с ней расставаться.

– Да, милая, я думаю, что у меня есть местечко прямо для тебя, – сказала женщина малышке.

Зофи старательно выговорила по-английски:

– Где вы живете?

Женщина удивленно переспросила:

– Где я живу? – И рассмеялась гладким эллиптическим смехом, как раз таким, какой Зофи привыкла ассоциировать с самыми лучшими людьми. – Ну, у нас есть дом на Бишопс-авеню в Хэмпстеде, да, малютка? А еще Мелфорд-Холл в деревне.

– Звучит очень здорово, – произнесла Зофи.

– О да. Да, так оно и есть.

– Это рядом с Кембриджем? – спросила Зофи.

– Мелфорд-Холл? Вообще-то, да. Рядом.

– Я могла бы нянчить эту малышку, – сказала Зофи. – Я заботилась об Иоганне, когда работала с профессором Гёделем. В университете, в Вене. Я помогала ему в разработке гипотезы генерализованного континуума.

– О! Я… Но… Не знаю, как посмотрит на это няня Битт. Она с нами с тех пор, как родился мой Эндрю, а он, наверное, твой ровесник. А ты… и эта девочка… сестры?

Зофия Хелена не сводила с женщины внимательных глаз, думая, как лучше ответить. Тут требовалось что-то иное, другой подход, но какой, она пока не поняла.

И тут Иоганна потянулась к ней и сказала:

– Мама!

Женщина вздрогнула, передала Иоганну Зофии Хелене и поспешила прочь.

Девушка крикнула ей вслед:

– Иоганна и Зофия Хелена Пергер!

Она обернулась к Штефану. Тот во все глаза смотрел на Иоганну.

– Я и не знал, что она уже может говорить, – сказал он.

– Я сама не знала! – ответила Зофи и снова зарылась лицом в теплую шейку Иоганны, шепча: – Какая же ты умница, малышка Иоганна.

ПРАЖСКАЯ ГАЗЕТА

ЗАКОНОПРОЕКТ О КВОТЕ НА ПРИЕМ ДЕТЕЙ ВНЕСЕН В КОНГРЕСС США

Законопроекту ожесточенно сопротивляются организации, борющиеся за права нуждающихся американцев

Кэте Пергер

ПРАГА, ЧЕХОСЛОВАКИЯ, 15 февраля 1939 года. Сенатор от штата Нью-Йорк Роберт Ф. Вагнер и член палаты представителей от штата Массачусетс Эдит Норс Роджерс внесли в конгресс США идентичный законопроект. Они предлагают разрешить въезд в США в течение двух лет 20 000 детей – беженцев из Германии, в возрасте до 14 лет.

Благотворительные организации уже прилагают все усилия, чтобы добиться принятия этого закона, однако встречают ожесточенное сопротивление со стороны тех, кто опасается, что поддержка детей-эмигрантов будет осуществляться из средств, выделяемых на помощь беднейшим американцам.

Послабление иммиграционных ограничений, введенных против подданных германского Рейха, давно назрело, учитывая то бесчеловечное обращение, которому граждане еврейского происхождения подвергаются в Германии, Австрии и в Судетах, переданных Рейху по мирному соглашению, подписанному в сентябре прошлого года в Мюнхене. Однако Германия нарушила и этот пакт, возобновив угрозы стереть наш город с лица земли, если Чехословакия не откроет свои границы для передвижения немецких войск…

Штефан съежился в постели, прижав к себе Вальтера. Для сна вроде бы еще рановато, но в домике было так темно и холодно, да и вообще, какая разница? Он гнал от себя мысли о письме, шестом со дня его рождения, – письма продолжали прибывать регулярно, по одному в неделю. Имена – его и Вальтера – были по-прежнему написаны рукой мамы, да и само письмо начиналось, как все остальные: мама рассказывала им, как она скучает по ним, но хочет, чтобы они знали – у нее все хорошо. Дальше она писала о том, как дела у соседей по квартире в Леопольдштадте и вообще в Вене. Вот только адрес на конверте снова был написан рукой герра Пергера и штемпель стоял чехословацкий, а чешские марки были наклеены поверх австрийских.

Штефан, Вальтер, Зофи и малышка сидели на одеяле, брошенном на песок. Зофи корпела над очередным доказательством в блокноте, который держала на коленях, Штефан делал записи в своем дневнике. Год повернул к лету, дни удлинялись, и под ясным небом пляж сделался золотым, а море – бирюзовым. Настоящего тепла еще не было, но сидеть на берегу в пальто и смотреть на волны, с шипением накатывавшие на сушу, было приятно.