Повседневная жизнь русского кабака от Ивана Грозного до Бориса Ельцина - Елена Никулина

В итоге расплывчатые формулировки высочайших указаний нашли воплощение в циркуляре управляющего Министерства финансов местным акцизным органам, которым предлагалось учитывать мнение земств и городских дум о целесообразности открытия новых винных лавок и энергичнее преследовать тайное винокурение: выдавать «сидельцам» награды за его обнаружение{123}.

Смена министров на практике никак не повлияла на динамику питейного дохода, и в 1914 году предполагалось собрать сумму, намного превосходившую прошлогоднюю, в том числе за счет нового повышения продажной цены водки. Новый премьер И. Л. Горемыкин высказался вполне откровенно по поводу намерения изменить правительственный курс: «Все это чепуха, одни громкие слова, которые не получат никакого применения; государь поверил тому, что ему наговорили, очень скоро забудет об этом новом курсе, и все пойдет по-старому».

Последовали и другие пропагандистские жесты, вроде распоряжения Николая II военному министру не подносить ему на высочайших смотрах и парадах обязательной пробной чарки. В самом преддверии войны приказом по русской армии было запрещено пить: солдатам — в любое время, офицерам — на учениях, маневрах, в походах и в «присутствии нижних чинов», что мотивировалось, в частности, тем, что во время предыдущей (Русско-японской) войны пьянство на передовой приводило к сдаче войсками позиций противнику. Тогда же в армии были введены наказания для солдат и офицеров за употребление спиртного на службе и предписано создавать полковые общества трезвости. Отныне сведения об отношении к спиртному должны были фигурировать в аттестациях офицеров, а командиры частей обязывались составлять списки заведений, которые их подчиненным разрешалось посещать{124}. Однако морское ведомство держалось стойко и «отстояло» традиционную чарку для матросов.

В апреле 1914 года появился на свет закон о запрете выделки и продажи фальсификатов и подделок, «не соответствующих по своему составу понятию виноградного вина».

Только с началом Первой мировой войны правительство вынуждено было пойти на более решительные шаги, хотя и здесь не обошлось без колебаний.

С 17 июля 1914 года на время проведения мобилизации повсеместно была запрещена продажа спиртного; затем цена ведра водки была повышена на два рубля, а крепость ее понижена до 37°. 22 августа Николай II «повелел соизволить существующее воспрещение продажи спирта, вина и водочных изделий для местного потребления в империи продлить впредь до окончания военного времени»{125} — правда, тогда никто не знал, что война затянется на несколько лет. При этом российские винокуры получали от правительства компенсацию (к сентябрю 1917 года она составила 42 миллиона рублей), а уже произведенная продукция оставалась в целости на складах и периодически сбывалась по особым разрешениям Министерства финансов. Тысяча с лишним заводов была перепрофилирована на изготовление денатурата и других изделий для нужд армии и промышленности{126}.

Однако эти меры не означали введения «сухого закона». Право продажи спиртного было сохранено для ресторанов первого разряда и аристократических клубов. Уже в августе первого военного года было разрешено продавать виноградное вино (крепостью до 16°), а в октябре — и пиво. Торговля спиртным допускалась даже в районах боевых действий{127}, и никто не запрещал пить вино и пиво домашнего приготовления. Министр финансов планировал возобновить продажу водки и добился от Совета министров согласия удвоить цены на нее, но городские думы и земства засыпали царя прошениями о необходимости борьбы с внутренним врагом — нетрезвостью. В начале августа Николай II принял в Московском Кремле делегацию крестьян, которая умоляла продлить «сухой закон», — и в конце концов отверг план кабинета с 1 ноября разрешить продажу спиртного в ограниченных количествах. На встрече с М. Д. Челышевым П. Л. Барк заявил, что поддержит инициативу местной общественности. В итоге принятое 10 октября 1914 года Советом министров положение давало право «волостным, гминным, станичным, сельским, хуторским, аульным или заменяющим их сходам и сборам, а в городах и посадах — городским или заменяющим их учреждениям… возбуждать, установленным порядком, выраженные в законно состоявшихся постановлениях и приговорах ходатайства о воспрещении в состоящих в их ведении местностях, а также на расстоянии ста саженей от границ означенных местностей, продажи крепких напитков»{128}.

Первыми этим правом воспользовались Петроградская и Московская городские думы, добившиеся полного прекращения продажи всяких спиртных напитков до окончания призыва новобранцев. Их примеру последовали другие крупные города. Однако представить географию «сухих» территорий невозможно — никто не вел учета городов и регионов, запретивших пивную и винную торговлю.

Но наступление «трезвых порядков» не было принято единодушно, встречая кое-где серьезное противодействие. Часто в провинции губернаторы блокировали такие ходатайства. Сопротивлялись владельцы различных «заведений»: в Москве трактирщики даже пытались организовать выступление своих служащих под лозунгом спасения их от нищеты и голода. В бульварной прессе была развернута кампания за открытие питейного промысла, и от имени «истосковавшихся по ресторанному веселью» обывателей звучали призывы к властям вернуть «вредные, но милые привычки ночей безумных, ночей бессонных»{129}.

Крестьянские депутаты в Государственной думе настаивали на принятии специального закона о сохранении «трезвого» положения. В 1915 году соответствующий проект («Об утверждении на вечные времена в Российском государстве трезвости») стал рассматриваться в Думе, но лишь через год был принят, поступил в Государственный совет, где и оставался вплоть до 1917 года без движения{130}.

В короткий срок было достигнуто значительное сокращение потребления водки: если в январе—июле 1914 года было продано 5 миллионов 400 тысяч ведер, то в августе—декабре — только 700 тысяч{131}. Уменьшилось количество преступлений на почве пьянства. «Прекращение продажи спиртных напитков оказало самое лучшее влияние на производительность рабочих, их поведение и сокращение прогульного времени» — таков типичный отзыв промышленников, среди которых в 1914 году был проведен опрос о результатах действия перечисленных выше законов. Это и подобные исследования обнаружили, что прогулы на фабриках и заводах сократились на 27 процентов, а производительность труда в промышленности выросла в среднем на 7 процентов{132}. Осенью 1914 года показатели общей преступности упали почти наполовину, и министр юстиции отдал приказ о прекращении строительства новых тюрем. Случаи сельских пожаров сократились более чем на треть. Население начало накапливать сбережения. С начала августа 1914-го по конец марта 1915 года в сберегательных кассах вклады клиентов возросли на 162,7 миллиона рублей (против 6,5 миллиона за тот же период предыдущего года). Земские опросы населения осенью 1914-го — весной 1915 года показали сочувственное отношение крестьян к реформе. «Приняли образ человека», «даже домашние животные повеселели», «мир в семье», — отзывались о последствиях запрета питейной торговли даже ее постоянные клиенты.