Обречённый на одиночество. Том 1 - Усман Абдулкеримович Юсупов

пойдешь, и книгу принесешь! Попробуй только не сделать это!

Сарат села.

– Ну и дела. Билкис, я что, должна идти туда, даже если не желаю этого? Против собственной воли?!

– Конечно, должна! Что это за ребячество? Надо закончить то, что начала, раз тебе за это платят…

– Ну, ради денег-то я туда и в прошлый раз не ходила, да и нет у меня в них надобности. И до книги этой мне не было никакого дела, и что это за книга такая, тоже не знала. Мало того, и этого Масхуда, которым ты тут всех стращаешь, тоже не знаю и не имею, кстати, ни малейшего желания знать… Я считала тебя своей сестрой и связалась с этим, потому что ты попросила. Теперь же не пойду ни ради тебя, ни ради кого бы то ни было! Ты меня не на шутку разозлила. Какое бы оскорбление не нанесла тебе Мизан, ты должна была простить ее ради меня, просто потому, что она моя мать. Если бы ты считала меня по-настоящему близким для себя человеком, ты так и поступила бы. У тебя нет ничего ради кого-то, у тебя все ради себя… Ты прекрасно даже сможешь украсть книгу сама. Так иди и сделай это! Кто мешает? Или выпроси ее. И мне платить не надо будет, все деньги достанутся тебе. «Разве у тебя нет созревших форм для его глаз, разве нет языка для его ушей?!» – не без удовольствия съязвила Сарат, возвращая утренние слова Билкис.

Глаза разведенки налились кровью. В ней просыпалась звериная ярость. И вовсе не потому только, что девушка отказалась похищать тептар Алхаста. С этим-то ладно, она найдет какой-нибудь способ достать его. Ее вывел из себя спокойный тон, с каким Сарат выдала эту тираду. Разведенка чувствовала в себе совсем не свойственную ей растерянность. Она ведь была уверена, что обладала достаточной хитростью, чтобы эта девушка всегда делала все, что ей, Билкис, нужно и исполняла любое ее желание. А тут такой бунт. И характер проявила, чего она от нее никак не ожидала. Сарат показала сегодня свою внутреннюю силу, о которой мало кто мог бы подозревать, видя это милое личико. И упрямство, которое Билкис назвала про себя ослиным.

– Ты и пойдешь туда, Сарат, и книгу принесешь! Не сделаешь это – Алхаст узнает, кто ночью заходил к нему в дом и копался в его вещах.

Вопреки ожиданиям Билкис, Сарат звонко и беззаботно рассмеялась.

– Прости за наивность, это ты собираешься рассказать ему об этом?

– Да, я. И обязательно сделаю это! Ты прекрасно знаешь, на что я способна, если меня доведут.

Сарат откровенно расхохоталась. Потом медленно встала, подошла к Билкис и остановилась прямо напротив, уставившись на нее, словно мангуст на змею. И стала хлестать лицо своей гостьи оскорблениями, обжигающими больнее звонких пощечин:

– Ну что ж, иди, расскажи! А я стану все отрицать. И против твоего слова, против слова коварной, дважды разведенной курицы будет мое слово, слово молодой девушки, ухаживающей за пожилой матерью, и которая, чтобы не оставлять ее одну на старости лет, отвергает сватовства самых уважаемых семей. Люди поверят моему слову, а тебе, вдобавок к не самому почетному званию жеро5, прибавится еще и слава грязной сплетницы. И поверь мне, это будет достойной тебя наградой!

Билкис не находила слов. Она была ошарашена, раздавлена такой прямотой. Больнее всего было видеть эти чертовски красивые руки, надменно уставленные в бока. Сарат, которую она считала чуть ли не своей собственностью, словно дикая кобыла, скинула ее со спины и умчалась прочь, волоча по земле накинутый ею недоуздок.

С трудом протолкнув в себя откуда-то появившийся в горле сухой ком, она пошла к двери.

– Хорошо. Я передам твои слова Масхуду. Пусть он делает то, что посчитает нужным.

– Да, передай. А я расскажу Алхасту о ваших планах насчет его книги.

Билкис остановилась у самой двери и обернулась.

– Девочка, ты играешь с очень опасным огнем. Берегись!

Даже не попрощавшись с Мизан, которая возилась в прихожей, Билкис выскочила на улицу.

Заподозрив что-то неладное, Мизан зашла к дочери.

– Что это такое с Билкис? Она так спешила, что забыла даже пожелать мне доброй ночи.

Сарат подошла к матери, обняла ее за руку и поцеловала в натруженную ладонь.

– Не беспокойся, нана. Ничего не случилось, просто поругались немного, бывает, – и нежно прижавшись к ней, добавила: – Ты же сама мне наказывала не водить с ней дружбу. Ну, вот и не стало этой неугодной тебе дружбы, словно никогда и не было.

Уверенная, что дочка прогнала Билкис только ради нее, своей матери, и безмерно гордая этим, Мизан прослезилась. Губы ее задрожали. Разве может быть для матери большего подарка судьбы, чем преданный и послушный ребенок? Прижавшись щекой к голове дочери, она смахнула натруженной ладонью одинокую слезу…

В ту ночь никто не пошел в дом Алхаста похищать тептар. А если бы и пошел, то вор не застал бы его спящим, как этим утром.

Как только чуть сгустились вечерние сумерки, Алхаст сел за тептар отца. Разумом он уже постигал прочитанное, чувствовал в своем сердце и в душе его благотворную силу.

Алхаст не только читал письмена отца, не только вникал в их суть, но и заучивал наизусть. Одна страница отпечаталась в памяти после пяти прочтений, три страницы – после семи прочтений, а остальное, он знал, навсегда останется в кладовых его памяти после девяти прочтений.

«Через семь дней и семь ночей Гани позвал меня к себе.

– Нам предстоит дальний и трудный путь, – сказал Гани. – Собирайся в дорогу.

– Я готов, – был мой ответ. – Сердцем готов, готов телом.

Гани посмотрел мне в глаза, обхватил руками мою голову, положив ладони на лоб и затылок, пристально, вдоль и поперек исследовал мое лицо, прислушался к биению сердца, к дыханию легких. На мгновение задумался, как бы оценивая мое состояние, потом прикрыл глаза. И… удовлетворенно кивнул, сгибая на груди свою белоснежную бороду, – Гани остался доволен.

Сидя рядом, мы совершили омовение. Сидели неподвижно, пока солнце до последней капли не испарило с нас влагу.

Потом стали на молитву.

Совершили молитвы. Множественные по числу, выверенные в строгом порядке.

Девять раз – одна молитва.

Семь раз – одна молитва.

Пять раз – одна молитва. Каждая из пяти длиннее предыдущих на одну половину.

Один раз – три молитвы.

Один раз – девять молитв.

Выстроив столбом девять, семь, пять, три, девять, получили две тройки в ряд. Каждая единица этой