Блез Паскаль. Творческая биография. Паскаль и русская культура - Борис Николаевич Тарасов

сознании и последовательно отказывавшегося от всякой обязывающей и сковывающей систематичности мышления. “Никогда не догадывался, не искал, не соображал, – писал он о себе. – Эти обыкновеннейшие способности совершенно исключены из существа. Но вдруг поражало что-нибудь. Мысль или предмет. Пораженный выпучивал глаза и смотрел на эту мысль или на этот предмет, иногда годы. В отношении к предметам и мыслям была зачарованность”.

Розанов родился в многодетной православной семье уездного чиновника из священнического рода. Рано лишившись отца, а затем и матери, он находился под опекой старшего брата и учился в классических гимназиях Костромы, Симбирска и Нижнего Новгорода, восполняя посредственное прилежание усиленным самообразованием в области естественных и гуманитарных наук. “Меня занимала мысль, – замечал он позднее, – уложить в хронологические данные все море человеческой мысли, преимущественнее, чем искусства и литературы… Вообще история наук, история ума человеческого всегда мне представлялась самым великолепным зрелищем”. Поступив на историко-филологический факультет Московского университета, Розанов слушал лекции В.О. Ключевского, Ф.М. Буслаева, Н.С. Тихонравова, В.И. Герье и очень скоро преодолел гимназический атеизм и юношеское увлечение модными “шестидесятническими” и позитивистскими идеями Д.И. Писарева и Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского и Д. Милля, Г. Бокля и К. Фохта. “Уже с 1 курса, – писал он в своей автобиографии, – я перестал быть безбожником и, не преувеличивая, скажу: Бог поселился во мне. С того времени… каковы бы ни были мои отношения к церкви (изменившиеся совершенно с 1896–1897 годов), что бы я ни делал, что бы ни говорил или писал, прямо или в особенности косвенно, я говорил и думал собственно только о Боге; так что Он занял меня всего, без какого-то остатка, в то же время как-то оставив мысль свободною и энергичною в отношении других тем”.

После окончания университета Розанову было предложено остаться на кафедре истории для работы над диссертацией и защиты ученого звания, тем не менее, он предпочел служить простым школьным учителем в провинциальных городах Центральной России, а затем – чиновником Государственного контроля в Санкт-Петербурге. В 1886 году вышло в свет первое философское сочинение Розанова “О понимании: Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания”, которое ставило своей задачей согласовать “все схемы разума” со “всеми сторонами бытия” и преодолеть позитивистские упущения в постижении “главного”. Отсутствие внимания и “понимания” этого систематического труда со стороны коллег обескураживало его и заставляло искать свои темы и свой стиль их художественно-философского выражения и непосредственно-публицистического комментирования, чему способствовало, в частности его близкое знакомство с так называемыми славянофильскими консерваторами Н.Н. Страховым, Г.А. Рачинским, К.Н. Леонтьевым.

В 1899 году Розанов оставил государственную службу, полностью погрузившись в литературную и журналистскую деятельность. Пребывая постоянным сотрудником “Нового времени”, он также печатался в журналах “Вопросы философии и психологии”, “Русской вестник”, “Русское обозрение”, “Русский труд”, “Новый путь”, “Мир искусства”, “Золотое руно”, “Весы”, в газетах “Биржевые ведомости”, “Гражданин”, “Русское слово” и др. Причем он мог публиковаться одновременно в консервативных и либеральных изданиях, становясь, попеременно, на позиции тех и других, чем вызывал немалое раздражение у последовательных представителей противоположных направлений. Розанов стоял также у истоков Религиозно-философских собраний, преобразованных позднее в Петербургское религиозно-философское общество. Постепенно стали выходить друг за другом сборники его статей “Сумерки просвещения”, “Религия и культура”, “Природа и история”, “Семейный вопрос в России”, “Около церковных стен”, “В темных религиозных лучах. Метафизика христианства”. При всем разнообразии тем и интересов, проявляющихся в самих названиях книг, основным лейтмотивом творчества Розанова становится тайна пола, пронизывающего все существо человека. Для него “пол в человеке – не орган и не функция, не мясо и не физиология – но зиждительное лицо, в соответствии и противоположении верхнему, логическому лицу… Для разума он и не определим и не постижим: но он Есть и все Сущее – из Него и от Него”. В отличие от сексуального материализма и имманентизма Фрейда, тайна пола у Розанова обретает священный характер, укореняется в трансцендентной сфере (“связь пола с Богом большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом”) и в качестве таковой составляет начало и определяет состояние природы и истории, культуры и общества, мировых религий и положения семьи. Полемика с церковными писателями по проблемам брака, развода, семьи и незаконнорожденных детей привела его к принципиальным обвинениям “исторического христианства” в аскетическом “гнушении” миром: “христианство вообще не реализуется, и это оттого, что оно поставлено вне связи с источником главнейшего в мире реализма – семенем… Когда расцветет пышным древом семья – расцветет и христианство…”. Христианство он называет “темным ликом”, а верующих христиан – “людьми лунного света”. Нарастание критической логики в отношении “обледенелой” и “номинальной” христианской цивилизации завершается решительным поворотом к Ветхому Завету как религии Отца (“от роду не любил читать Евангелия, – а Ветхим Заветом не мог насытиться”) и открытым христоборчеством (особенно в предсмертном “Апокалипсисе нашего времени”) в рассуждениях о “зле пришествия Христа”: “Христос – таинственная Тень, наведшая отощание на все злаки”, “Христос невыносимо отягчил человеческую жизнь”…

Считая силу пола основным законом бытия и первоисточником духовной жизни, Розанов в качестве отдельного, одностороннего и исключительного абсолютизирует пусть и один из важнейших, но не единственный среди них принцип, становящийся, по заключению Э. Голлербаха, на место “положительного всеединства” и способствующий превращению религии в “сексуальный пантеизм”, оцениваемый им в пределах религиозно-натуралистического монизма и рождающего, но не преображенного благодатью и не нуждающегося в спасении мира. Духовный аскетизм естественно воспринимался не положительно, а отрицательно, не как острое переживание греховности здешнего бытия при видении небесной правды и красоты, а как его отвержение и презрение к плоти. Тогда и Голгофа для него становилась сгущением “темного лика” и оказывалась гольбейновским “Мертвым

Христом”, а не спасительным светом благодатного преображения и воскресения взыскующей совершенства личности.

“Разноцветная душа” Розанова, как ее определил М. Горький, наиболее полно и ярко выразилась в своеобразных “исповедальных” и “экзистенциальных” произведениях (“Уединенное”, “Опавшие листья”, “Мимолетное”, “Смертное”, “Из последних листьев”, “Перед Сахарной”, “Сахарна”, “После Сахарны”), в которых демонстрируются богатые возможности асистематического мышления и формируется новый литературный жанр. Одновременно с этим в многоплановых и разноречивых дневниковых записях (“почти на праве рукописи”). Автор разрабатывает философский метод фиксирования “мыслей врасплох”. Вот как сам Розанов выразительно и образно описывает процесс их создания: “Шумит вечер в полночь и несет листы… Так и жизнь в быстротечном времени срывает с души нашей восклицания, вздохи, полумысли, получувства… Которые, будучи звуковыми обрывками, имеют ту значительность, что “сошли” прямо с души, без переработки, без цели, без преднамерения – без всего постороннего… Просто – “душа живет”… то есть “жила”,