Лэшер - Энн Райс

Наконец ее руки обрели свободу. Пусть ее конечности былионемевшими и ни на что не способными, но зато свободными. Призвав в себеостаток сил, она попыталась их приподнять. На удивление, они ей повиновались,за исключением правой ноги.

Она почувствовала, как плавно скользнули ей под спину егоруки. Он поднял ее и, выпрямившись, прижал к своей груди.

Она плакала. Плакала навзрыд. Неужели она вновь свободна отпроклятой кровати? Если б только ей удалось обнять его за шею и…

— Я вымою тебя, моя дорогая, моя милая, моя несчастнаявозлюбленная, — произнес он. — Моя бедная возлюбленная Роуан.

Интересно, они танцевали или у нее так сильно кружиласьголова? Вскоре запахло ванной — мылом, шампунем и чистыми вещами.

Он уложил ее в холодную фарфоровую ванну, и онапочувствовала первую струю теплой воды.

— Слишком горячая, — прошептала она.

Ослепительно белый кафель мелькал у нее перед глазами,сливаясь со стенами и перемежаясь вспышками света. Стоп.

— Нет, она совсем не горячая, — успокоил ее он.

Его глаза казались ей еще больше, еще ярче, а брови какбудто уменьшились, но оставались по-прежнему пышными, блестящими и черными. Онаотметила эту особенность про себя, как будто собиралась делать запись в компьютер.Неужели это все? Трудно поверить. Неужели никто так ничего и не узнает о ееоткрытиях? Господи, если бы только посылка дошла до Ларкина…

— Не надо горевать, моя дорогая, — произнесон. — Мы будем добры друг к другу. Будем любить друг друга. Ты будешь мнедоверять. И снова полюбишь меня. Роуан, зачем тебе умирать? В этом нет никакогосмысла. Нет никакой причины тебе меня покидать, Роуан. Люби меня, дорогая.

Она лежала как труп, не в силах сделать ни малейшегодвижения. Вокруг нее водоворотом кружилась вода. Он расстегнул ей белую блузкуи слегка спустил вниз. Льющаяся с шипением теплая вода окатила обнаженныеучастки тела Роуан. Неприятный запах стал исчезать. Она услышала, как ееспутник отшвырнул запачканное белье в сторону.

Роуан с трудом подняла правую руку и дотянулась до трусов,но сил их снять у нее не хватило. Он вышел из ванной в соседнюю комнату, и донее донесся шуршащий звук перестилаемой постели. Сначала ее сдернули с кровати,потом бросили на пол. Поразительно, сколько звуков способно отмечать нашесознание. Кто бы мог подумать, что подобные действия могут сопровождатьсязвуком? И тем не менее он был ей очень хорошо знаком. Совсем некстати, но онавдруг вспомнила, что точно такой шорох слышала дома, в Калифорнии, когда еемать на кроватях меняла белье.

А вот теперь разорвали полиэтиленовый пакет. Чистая простыняупала на пол, ее подняли, встряхнули, чтобы расправить, и постелили на кровать.

Роуан соскользнула вниз, и вода достигла ее плеч. Она вновьпопыталась помочь себе руками и, упершись в кафель ванны, стала отталкиваться,пока наконец не смогла принять сидячее положение.

Он был уже рядом. Сняв свое пальто, он остался вобыкновенном свитере с высоким воротом, в котором выглядел на удивление тощим.Но, несмотря на свою худобу, был сильным и крепким малым, который ничем непоходил на долговязых недокормленных переростков. Шевелюра у него была такая жечерная, как у Майкла, но гораздо длиннее, так что закрывала плечи. Чем большеволосы росли, тем меньше вились. Теперь от былой кудрявости остались толькомягкие волны и завитки на висках. Когда он наклонился, чтобы приласкать Роуан,она невольно залюбовалась его лоснящейся кожей, которая, казалось, вообще неимела пор.

Он взял свой маленький нож — о, если бы только онаосмелилась выхватить его! — и перерезал ее грязные трусики, после чеговытащил их из взбаламученной воды и отбросил в сторону.

Потом, не сводя глаз с Роуан, он вновь встал на колени украя ванны и, склонив голову набок, начал петь, бормотать, издавая некиестранные звуки, напоминающие вечернее стрекотание цикад в Новом Орлеане.

Его лицо стало более продолговатым, чем несколько днейназад, очевидно именно это придало ему более мужественные очертания. Толькощеки сохранили некоторую округлость. Нос тоже стал немного уже, что тоже емушло. Насколько она могла судить, не подверглись изменениям только размер егоголовы и рост. Когда он взял в руку губку, чтобы ее выжать, Роуан попыталасьопределить, не подросли ли у него пальцы. Однако никаких видимых перемен необнаружила.

Любопытно, не претерпела ли каких-либо метаморфоз егоголова? Сохранился ли на темени мягкий участок? И вообще, сколько требуетсявремени, чтобы родничок закрылся? Она заметила, что его рост несколькозамедлился, но не остановился.

— Где ты был? — спросила она. — Почему менябросил?

— Ты сама вынудила меня уйти, — вздохнулон. — Заставила покинуть тебя собственной ненавистью. Я был принужденвернуться в мир, чтобы кое-что познать. Мне нужно было немного побродить. Нужнобыло взглянуть на людей. И подумать о будущем. Я не могу предаваться мечтам,когда ты меня ненавидишь. Когда кричишь и терзаешь меня.

— Почему ты не убьешь меня?

Печальная тень промелькнула в его взоре. Отжав губку, онпромокнул ею лицо и губы Роуан.

— Я люблю тебя. Ты мне очень нужна, — произнесон. — Почему ты не можешь принадлежать мне? Почему не можешь принадлежатьсамой себе? Чего бы ты хотела, чтобы я тебе дал? Дорогая моя, мир скоро станетнашим. Ты моя королева. Моя прекрасная королева. Если б только ты могла мнепомочь.

— Помочь? В чем? — осведомилась она.

Роуан посмотрела на него и, призвав в себе всю ненависть излобу, попыталась направить на него поток невидимой, но смертельно опаснойпсихической силы, которая была способна разрушить клетки, вены и даже сердце.Но, сколько она ни старалась, все ее попытки были бесплодны. Наконец в полномизнеможении она откинулась на край ванны.

На протяжении жизни не раз случалось, что она ненарокомубивала этой силой людей. Однако его уничтожить ей никак не удавалось. Оноказался для нее крепким орешком. Очевидно, его клеточные мембраны были слишкомпрочными, а остеобласты [32] двигались слишком быстро. И вообщевсе процессы в его организме происходили так, будто он был запрограммирован навыживаемость при любых агрессивных условиях. Жаль, что у нее не быловозможности изучить его клетки. Если бы, если бы…

— Зачем я тебе нужен? — дрожащими губами вымолвилон. — О Господи, что же я собой представляю? Результат какого-тоэксперимента?