Лэшер - Энн Райс

Лэшер пытался припомнить все, что касается собора, в которыйкогда-то отказалась идти Сюзанна, потому что боялась церковных развалин. Какаяона была невежественная! Невежественная и унылая. Но с некоторых пор горнаядолина опустела! Он говорил, что Шарлотта умела хорошо писать. Она оказаласьгораздо сильнее Сюзанны и Деборы.

— Они все были моими колдуньями, — рассказывал онРоуан. — Я давал им в руки золото. Едва я узнал, как его раздобыть, какстал приносить им все, что мог. О Господи, не могу нарадоваться тому, что яснова живу на этом свете. Что могу ощущать землю у себя под ногами. Могуподнимать руки вверх и чувствовать, как земля притягивает их вниз!

Вернувшись в отель, они вновь занялись составлениемхронологической последовательности событий. Лэшер подробно описал каждую изведьм, начиная с Сюзанны и кончая Роуан. К удивлению Роуан, в этот список онвключил и Джулиена, который шел по счету четырнадцатым. Она не стала заострятьна этом внимание, потому что заметила, какое огромное значение Лэшер придавалцифре тринадцать. Он беспрестанно повторял, что тринадцать ведьм породят ту, укоторой достанет силы выносить ему ребенка. Создавалось такое впечатление,будто к этому факту Майкл не имел никакого отношения, будто он не приходилсярожденному ребенку отцом. Рассказывая о своем прошлом, Лэшер произносил какие-тостранные слова — maleficium,ergot,belladonna, — а однажды даже разразился целойтирадой по-латыни.

— Что ты имеешь в виду? — полюбопытствовалаРоуан. — Почему только я оказалась способной дать тебе рождение?

— Не знаю, — простодушно бросил он.

Лишь с наступлением вечера ее осенила догадка: передаваясвои впечатления об имевших некогда место событиях, он был начисто лишенчувства соизмеримости в их описании. Так, он мог битый час рассказывать о том,в какие одежды была облачена Шарлотта и как тускло на ней выглядели прозрачные,ниспадающие фалдами шелка, которые до сих пор стояли у него перед глазами, апотом всего в нескольких словах поведать о перелете семьи из Сан-Доминго вАмерику.

Когда Роуан спросила его о смерти Деборы, он заплакал.Описать ее оказалось ему не под силу.

— Все мои ведьмы. Я принес им смерть. Уничтожил их всехтем или иным способом. Кроме самых сильных, которые причиняли мне боль. Тех,которые истязали меня, принуждая повиноваться.

— И кто это был? — полюбопытствовала Роуан.

— Маргарита, Мэри-Бет, Джулиен! Будь он триждыпроклят! — Он громко расхохотался и, вскочив на ноги, принялся изображатьдобропорядочного джентльмена Джулиена, который сначала завязывал шелковыйгалстук four-in-hand [33], потом надевал шляпу и выходил издому, после чего доставал сигару и, отрезав кончик, вставлял ее в рот. Этовыглядело очень театрально, как настоящее представление, в котором Лэшерперевоплощался совершенно в другой образ и умудрялся даже изречь несколько словна ломаном французском.

— Что такое four-in-hand? — спросила Роуан.

— Не знаю, — откровенно признался он, — хотятолько что знал. Я находился в его теле вместе с ним. Ему всегда это было подуше. В отличие от прочих, которым мое присутствие не нравилось. Обыкновенновсе ревностно оберегали от меня свои тела. И посылали меня к тем, перед кемиспытывали страх либо кого желали наказать или неким образом использовать.

Лэшер сел и сделал еще одну попытку овладеть бумагой иручкой, которые любезно предоставлял своим гостям отель. Потом снова припал кгруди Роуан и принялся попеременно сосать то из одного соска, то из другого.Наконец она заснула. Они спали вместе. Едва Роуан открыла глаза, как они сновапредались древнему как мир инстинкту, вздымаясь к сладостной вершине снова иснова и погружаясь в океан блаженства до тех пор, пока силы Роуан неистощились.

В полночь они отправились во Франкфурт.

Это был ближайший самолет, летящий через Атлантику.

Роуан боялась, что об украденном паспорте заявят в полицию.Но Лэшер успокоил ее, сказав, что механизм международных перевозок работает изрук вон медленно. И вообще, людской мир слишком нерасторопен по сравнению смиром духов, где все либо свершается со скоростью света, либо вообще пребываетв покое.

— Я боюсь музыки! — произнес Лэшер, слегказамешкавшись, перед тем как надеть наушники.

Наконец он предался слушанию льющихся прямо ему в ушизвуков, безотчетно откинувшись на спинку сиденья и невидящим взором уставившисьв пустоту. Музыка настолько его захватила, что, если бы не отбивающие ритмпальцы, можно было подумать, будто он невменяем. Этого занятия ему вполнехватило до самой посадки.

Он ни о чем не говорил с Роуан и не отвечал на ее вопросы.Но когда в аэропорту Франкфурта она попыталась подняться в зал ожидания, крепкосхватил ее за руку, наотрез отказавшись внимать ее просьбам. В конце концовРоуан уговорила его позволить ей это сделать, но до тех пор, пока она невернулась, он все время простоял в коридоре с наушниками на голове, отбиваяногой какой-то не слышимый постороннему уху ритм. Лишь когда они сели в самолети она юркнула под одеяло, на его устах вновь заиграла улыбка.

Из Франкфурта они вылетели в Цюрих, и Лэшер отправилсявместе с ней в банк. Роуан уже чувствовала себя довольно скверно: у неекружилась голова и нещадно болели переполненные молоком груди.

К счастью, банковские операции удалось провернуть довольнобыстро. Тогда Роуан еще не посещали мысли о побеге. Она думала только о том,как найти безопасное убежище. Какой же она была глупой!

Прежде всего она переправила большую сумму денег на разныесчета в банки Лондона и Парижа, что позволило им не нуждаться в средствах и вто же время замести за собой следы.

— Надо ехать в Париж, — сказала она. — Когдаони получат уведомления, то сразу начнут наши поиски.

В Париже Роуан впервые заметила, что у Лэшера на животевокруг пупка, а также на груди возле каждого соска появились первые пушковыеволосы. К этому времени молоко у нее стало отходить гораздо легче, анакапливаясь, не только не вызывало боли, но наполняло ее ни с чем не сравнимымудовольствием. Однако в минуты кормления, когда они лежали рядом и егошелковистые волосы щекотали ей живот, Роуан не испытывала ничего, кромебезразличия и печали.