Неопалимая - Маргарет Роджерсон

– Чудо, – бормотали они. – Истинное чудо…

Принявшись осенять себя знамениями, они не заметили, как я ускользнула.

Однажды рано утром, еще до рассвета, я завернулась в одеяло и пробралась на крепостные стены. Это уединенное место было выбрано неслучайно. Последние несколько дней Восставший вел себя нехарактерно тихо, явно готовясь к чему-то. Здесь нас не побеспокоит ни Маргарита, ни робкие взгляды братьев, напрягающих уши, чтобы разобрать слова моих частых «молитв».

Зима целиком окутала Ройшал. С черного неба сыпались снежные хлопья, дрожавшие на шерсти моего одеяла; от холода немели уши и нос. Но мне не пришлось ждать долго. Вскоре Восставший заговорил.

– Монашка, есть кое-что, о чем тебе следует узнать, прежде чем ты решишь остаться моим сосудом. – На мгновение он замолчал, а затем выпалил: – Это я придумал ритуал связывания. Я – причина, по которой существуют реликвии.

У меня внутри все оборвалось. Сначала показалось, что это какая-то странная шутка, но потом я вспомнила: «Предатель. Презренный. Изменник собственного рода».

«Его мерзкая маленькая одержимость Старой Магией».

Я так и не дождалась внятного ответа, почему его прозвали «презренным».

– Я сделал это не специально, – продолжал Восставший. – На самом деле, никогда не собирался использовать этот ритуал. Я пытался найти способ помочь Евгении контролировать мою силу… И отказался от него, поняв, что ей придется пожертвовать собой, чтобы он сработал. Но, конечно, будучи моим сосудом, она помогла мне записать его. Я не мог скрыть от нее его существование.

Я слушала будто в оцепенении, укутавшись в тепло одеяла. Так давно хотелось узнать о Евгении побольше, но я никогда не осмеливалась спросить. А сейчас задумалась, хотела ли знать правду теперь, после того, что он уже мне поведал.

– Потом была битва. Она выжила, но потеряла сотни солдат – мужчин, которые последовали за ней на поле боя. Их тела не удалось обнаружить. А в следующем сражении появились Расколотые.

У меня сдавило грудь. Я вспомнила поверженного Расколотого, стоящего передо мной на коленях и пытающегося подняться. Это могла быть душа кого-то, кого я знала, сражавшегося рядом с Чарльзом, или Жаном, или Энгеррандом…

– После этого она изменилась. Нам не удалось добиться прогресса в проведении ритуала. Евгения стала молиться Госпоже часами, иногда ночами напролет. Однажды утром она закрылась от моего голоса в своем сознании. Пошла к своему генералу и попросила найти ей новый сосуд. Она отдала ему записи – способы, с помощью которых меня могла контролировать жрица после того, как я окажусь связан с ее костями. Я боролся, но она использовала все доступные ей методы, чтобы подчинить меня, включая те, которым ее научил я сам. А потом пришли боль и огонь. Я прожил каждое мгновение, пока ее кости сгорали в пепел.

Снежинки стремительно неслись вниз, казалось, что они летят на меня с головокружительной скоростью, до тех пор, пока не приближались и не оседали, словно гагачий пух. Они приземлялись на мои щеки мягкими островками холода.

– Ей было лишь четырнадцать, – произнес он, – и она умерла, взывая к вашей Госпоже.

Я покачала отрицательно покачала головой; сердце болело. Я легко могла представить, что испытывала Евгения, готовая в своем отчаянии пойти на любую жертву.

– Госпожа не могла требовать от нее это.

– Уверена? Даже если ты права, это было сделано во имя нее. В конце концов, для вас, людей, разве это такая уж большая разница?

В этот раз у меня не нашлось слов, чтобы возразить.

– Я рассказал тебе все это, потому что ты должна знать, что Мертвые презирают меня так же сильно, как и живые. Однажды мы можем столкнуться с другим Восставшим – еще более могущественным, чем Саратиэль. И если так случится, он не будет рад меня видеть.

Снег, падающий на мое лицо, вдруг стал похож на уколы ледяных игл. Я представила себе оплавленную корону Симелиарха Светлого, стекающую по его черепу. Костяную руку Архитрава Потускневшего, держащую весы. Их древние умы исказились от негодования, стали жестокими, умными и наполовину обезумели от многовекового заключения в человеческих руках.

Госпожа позволила мне сохранить Восставшего. Но что, если Она сделала это не в ответ на мои молитвы, а по собственным причинам?

Прежде я сравнивала Ее планы с игрой в «рыцарей и королей». Теперь же представляла, как клетчатая доска становится все шире, простираясь далеко в тень. Игровая фигурка, вырезанная по подобию Саратиэля, опрокинулась невидимой рукой. Скрытая за ним фигура скользнула из темноты вперед.

Мне в голову пришла мысль: если Госпожа играла в игру, великую игру жизни и смерти, то кто был ее противником?

Я задрожала и изо всех сил постаралась прогнать этот образ из своего сознания.

– Есть кое-что, что меня заинтересовало, – сказала я, желая сменить тему. – Первые одержимые люди, те, которые стали святыми, не все они были достаточно сильны, чтобы контролировать несвязанных духов, не так ли?

Они не могли быть таковыми. По крайней мере, некоторые из них должны были сражаться со своими духами так же, как я.

– Да, – ответил Восставший после долгой, пронизанной древним чувством паузы. – Они были нашими друзьями.

– Тогда это значит, что мы…

– Тебе лучше не торопиться, монашка. Я могу овладеть тобой, когда захочу. Могу сделать гораздо худшее, нежели заставить тебя убить кого-то. Например, носить шляпы.

На стене, где никто не мог меня увидеть, я улыбнулась.

Мы сидели вместе, пока небо медленно светлело до молочного цвета, а снегопад стихал, открывая взору соломенные крыши монастыря, припорошенные белым. Появились монахи, тусклые серые фигуры шаркали со склоненными головами, спеша на утреннюю службу. Я уже подумывала вернуться в свою комнату, когда заметила внизу необычную активность. Во двор ввели пару лошадей; поводья передали высокому брату в капюшоне, который шел, слегка прихрамывая, в дорожной одежде. Одна из лошадей была белой, а другая – серой.

Я спустилась с лестницы и пролетела по извилистой аллее, ведущей во двор, перехватив брата на пути к конюшне. Судя по всему, он планировал отвести Погибель в стойло, прежде чем покинуть монастырь на собственной лошади. При моем появлении он удивленно остановился, но это не помешало мне положить руку на шею Погибели, повернувшего голову и обдавшего мое лицо дыханием с ароматом сеновала.

Я отстраненно отметила, что монах не был одним из братьев. Он был слишком высок, слишком строен, а осанка – слишком аристократична.

– Не думал, что ты будешь бодрствовать в такой час, – сказал он и откинул капюшон.

Это был первый раз, когда я увидела Леандра с того дня в его покоях. Он выглядел словно призрак, одетый в шерстяное одеяние монаха вместо пошитого на заказ облачения клирика. Грубая ткань как бы подчеркивала холодную, точеную красоту его лица и неземную белизну волос. Он казался не вполне реальным, словно сошел со сцены на гобелене.