Не жалея ни о чем - Ш. У. Фарнсуорт

раз он входит в меня медленнее, плавным движением, которое электризует каждое нервное окончание. Я громко стону, больше не заботясь о том, что водитель может услышать. Потребность устраняет любые запреты. Я буду выкрикивать его имя на весь чертов город.

Мои пальцы заплетаются в густые пряди его волос, растрепывая их еще больше, когда Оливер прижимается своими бедрами к моим. Его губы снова находят мои, глубокое, эротичное обладание, которое струится по моему позвоночнику горячими ручейками. Трение неописуемо, удовольствие бурлит внутри меня, как взболтанная бутылка шампанского, готовая взорваться. Мощное вторжение его члена и трение о мой клитор — это все, что требуется, чтобы разрядка пульсировала во мне. Оливер продолжает толкаться, и это продолжается бесконечными, блаженными волнами.

Я чувствую, как он набухает, сопровождаемый незнакомым разливом тепла, когда он входит в меня.

Оливер не отходит от меня сразу. Когда он это делает, это похоже на потерю. Он не делает никаких попыток поправить прическу или галстук-бабочку, просто подтягивает брюки и застегивает пояс. Я расправляю платье, сводя бедра вместе под тканью.

Машина останавливается возле его дома.

— Ты был неправ.

Я оглядываюсь, но Оливер смотрит в окно.

— В чем?

— Женитьба на тебе входит в мой список сожалений.

Он открывает свою дверь и выходит на улицу.

ГЛАВА 26

ОЛИВЕР

Нью-Йорк выглядит таким же сонным, каким я себя чувствую, улицы почти пусты в такую рань в воскресенье. Даже среди небоскребов, в которых расположены самые прибыльные предприятия в стране. Во всем мире.

Я сдерживаю зевок, выходя из машины и застегивая пальто, спасаясь от утренней прохлады. Прохожу мимо ухоженных живых изгородей и журчащего фонтана, гадая, что меня ждёт.

Охранник кивает, когда я подхожу, не выглядя удивленным моим появлением.

Я провожу пальцем по своему бейджу и направляюсь к лифтам, еще раз просматривая его, прежде чем нажать кнопку представительского этажа. Моя голова раскалывается по нескольким причинам, когда я поднимаюсь на самый верх здания.

Как только двери лифта открываются, я направляюсь в кабинет моего отца, минуя знакомые ряды пустых, темных кабинетов.

Крю уже ждет снаружи. Я улучаю момент, чтобы оценить проявление солидарности, киваю ему, проходя мимо, и открываю дверь, чтобы войти в самый большой кабинет на этом этаже.

Мой отец сидит за своим массивным столом, нахмурившись, как будто это ему доставляет неудобства эта встреча в последнюю минуту, рано утром, о которой он просил. Солнце встает у него за спиной, отбрасывая слабый свет на кожаную мебель, которая подходит к любому кабинету на этом этаже. Его сердитый взгляд становится еще мрачнее, когда он замечает мой наряд. И мой отец, и Крю в костюмах. На мне толстовка и джоггеры.

— Что, черт возьми, на тебе надето, Оливер?

— Одежда.

— Ты ждешь, что кто-нибудь воспримет тебя всерьез, когда ты одеваешься так, словно только что вышел из спортзала?

— Ты позвал меня сюда, чтобы прочитать лекцию о том, что я надеваю в офис по воскресеньям, папа?

Выражение лица моего отца почти не меняется, но я могу сказать, что мой тон застал его врасплох. Я провел годы, соглашаясь с ним, никогда не оспаривая ни одного решения. С меня хватит.

— Нет. Я хочу, чтобы ты объяснил мне, что, черт возьми, произошло прошлой ночью. Мы потеряли «Зэнтех», и я хочу знать почему. Как?

— Ты слишком остро реагируешь, папа, — говорит Крю со своего места в углу. Его тон скучающий, но поза напряженная.

Как бы я ни ценил его поддержку, я бы хотел, чтобы он держал рот на замке. Ничто так не нравится нашему отцу, как то, что мы выступаем единым фронтом.

Как и следовало ожидать, он не согласен с оценкой ситуации Крю. По его шее под воротником с синими пуговицами поползли красные мурашки.

— Слишком остро реагируешь? Ты точно знаешь, чего стоил этот контракт, Крю. Теперь его нет. Ковингтон не упустит их.

— Я думаю, нам удастся остаться на плаву и без них, — растягивает слова Крю.

— Это не повод для шуток, Крю. Если бы твой брат только что не умудрился провалить контракт на сто миллионов долларов, у меня возникло бы искушение рассмотреть тебя в качестве своего преемника.

Мои зубы скрипят, когда я подавляю любую реакцию.

Артур Кенсингтон — мастер эмоционального манипулирования.

Если бы я ушел с приема вчера вечером и закрыл эту сделку, я был бы шокирован, получив похвалу, не говоря уже о повышении.

Но потерять их? Конечно, «Кенсингтон Консолидейтед» находится на грани финансового краха, а я некомпетентен.

Всегда виноват только я.

— Они позвонили тебе? — Спрашиваю я.

Острый взгляд моего отца возвращается ко мне. У меня в кармане начинает жужжать телефон, но я игнорирую его.

— Отправили письмо по электронной почте. По-видимому, они разговаривают по телефону только с компаниями, с которыми ведут дела.

— Я говорил с ними по телефону вчера утром, и он ничего не упомянул о более позднем разговоре. Или о предстоящем решении. У них были недели, чтобы согласиться с условиями. И он вдруг решает немедленно взять на себя обязательства или заключить контракт с конкурентами?

— Твоей работой было заставить их подписать, Оливер! Когда бы они ни решили! Гребаный стажер мог бы с этим справиться.

— Тогда, может быть, тебе следовало назначить стажера, вместо того чтобы ожидать, что я буду выполнять работу за трех сотрудников.

Взгляд моего отца становится жестче. Холоднее. Я снова чувствую себя ребенком, ругающим себя за то, что не справляюсь. За то, что забыл домашнюю работу или получил четверку вместо пятерки с плюсом.

Но теперь я взрослая и понимаю, что стандартам моего отца невозможно соответствовать. Что мне нужно прекратить пытаться, пока я не сошел с ума.

— Предложение не обсуждается, Оливер. Ты не будешь следующим генеральным директором «Кенсингтон Консолидейтед». Очевидно, что ты не готов сделать то, что для этого требуется.

Он ожидает, что я буду спорить. Реагировать. Я не