Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

с дезертирством. Значительная часть людей умирала или вынужденно оставляла работу по состоянию здоровья. В 1943 году черная металлургия – отрасль, где с предприятий ушло 15 % рабочих, – потеряла еще 10 % из‐за болезней и смертей, а 4 % рабочих ушло на фронт; наконец, еще 5 % ушли, получив официальное разрешение. В общей сложности предприятия черной металлургии как в 1943‐м, так и в 1944 году потеряли около 40 % рабочей силы – аналогичные показатели наблюдались в ряде других отраслей. Всех этих рабочих приходилось заменять посредством новой мобилизации[960]. В 1944 году потери привели к настоящему экономическому кризису. Текучесть кадров среди недавно мобилизованных достигала порой такого уровня, что фактически сводила на нет все усилия по набору и перевозке людей на большие расстояния и цену этих усилий. За первую половину 1944 года заводы, выпускавшие боеприпасы, потеряли на 3000 человек больше, чем наняли; почти 8 % всех рабочих дезертировало (не только новички). С января по май орудийные заводы лишились троих из каждых четырех новых рабочих, причем те же 8 % бежали. Если брать отдельные предприятия, мы увидим еще более поразительные цифры. Завод боеприпасов № 63 в Нижнем Тагиле нанял 507 рабочих, а потерял 1589 человек, из которых 460 дезертировали, а 174 умерли от голода. Пензенский завод боеприпасов № 50, где треть рабочих страдала от истощения, нанял 2459 человек, а потерял 2586, в том числе 1633 дезертира. Комитет отказывался отправлять на эти заводы новых рабочих, пока не улучшатся условия. С орудийного завода № 8 в Свердловске, как и с заводов боеприпасов № 259 в Златоусте и № 557 в Москве, бежало больше рабочих, чем успевало поступить; из‐за огромного оттока число новоприбывших выглядело ничтожно малым[961]. Так же обстояло дело с текучестью кадров на танковых заводах. С июня по август 1944 года танковые предприятия, в том числе огромный «Уралмаш» в Свердловске и Кировский завод в Челябинске, наняли 14 762 рабочих, а потеряли 14 370 человек. Подавляющее большинство (9062 человека) тех, кто покинул предприятия, дезертировали[962]. В период с января по сентябрь «Уралмаш», пожалуй главное предприятие Свердловска, где работало 18 000 человек, нанял 4362 рабочих, а потерял 4262, то есть «прибыль» в конечном счете составила всего сто человек. Две трети покинувших предприятия либо дезертировали, либо выбыли из строя по причине болезни или смерти. На «Уралмаше» многие умирали от голода, и все больше рабочих не хотело оставаться в столь нестерпимых условиях[963]. На Кировском заводе в Челябинске зимой и весной 1944 года коэффициент текучести кадров сравнялся с годовым показателем, превышающим 100 %, причем даже наиболее стабильные цеха потеряли четверть работников, в среднем нанимаемых за год. Челябинская городская прокуратура заявила, что высокий уровень дезертирства напрямую связан с мобилизацией фронтовиков-инвалидов и молодых рабочих с освобожденных территорий. Вновь мобилизованным доставалась тяжелая и грязная работа, непосильная для них, так как многие были уже немолоды и, по словам прокуратуры, совершенно измождены[964]. В Челябинске смертность от голода была еще выше, чем в Свердловске: голод стал причиной около 30 % всех смертей в городе в 1943 и 1944 годах[965]. По мере того как война приближалась к концу, рабочие слабели, и все большая часть мобилизованных приезжали уже истощенными, инвалидами или просто слишком немощными для работы на заводе.

Высокий уровень дезертирства среди вновь мобилизованных, особенно заметный на Урале, проявлялся повсеместно. С сентября 1943 года по октябрь 1944‐го текстильные предприятия, производившие одежду для армии, приняли на работу 81 659 человек, а потеряли 71 500 рабочих. Почти четверть покинувших фабрики ушли незаконно. Более половины из тех, кто поступил в 1944 году на московскую швейную фабрику Октябрьской революции, бежало. Этих рабочих, жителей Ленинграда и Калинина, мобилизовали ранее на работу в Удмуртии, а затем отправили в Москву. Многие, воспользовавшись близостью к дому, покинули фабрику. Такие потери болезненно ударили по текстильной промышленности. К маю 1944 года Наркомат текстильной промышленности планировал установить новые прядильные станки, но в сентябре, через пять месяцев после предполагаемой установки, половину новых станков еще не ввели в эксплуатацию, потому что на фабриках не хватало для этого рабочих[966].

Для восстановления шахт и предприятий черной металлургии в украинском Донбассе тоже мобилизовали много рабочих, в основном из недавно освобожденных сельских областей. Сельская администрация здесь также часто выбирала для мобилизации немощных, слишком юных или тех, у кого отсутствовали личные документы, по которым их легче было бы найти[967]. За 1944 год дезертировало 45 % тех, кого отправили восстанавливать донбасские металлургические заводы или работать на них, то есть доля дезертировавших была лишь немногим выше, чем на предприятиях черной металлургии в регионах, далеко отстоявших от границы. 70,9 % мобилизованных в 1944 году на угольные шахты Донбасса бросили работу, почти половина из них «дезертировала». Особенно массовый характер исход с угольных шахт приобрел в начале года. Если бы уровень дезертирства на протяжении всего года остался таким же, как и зимой, два угольных треста, «Ворошиловуголь» и «Ростовуголь», только из‐за него потеряли бы в общей сложности столько человек, сколько одновременно работало на предприятии. Однако к концу лета ситуация начала стабилизироваться, и уровень дезертирства в Донбассе снизился до средних показателей в угольной промышленности по стране, то есть приблизительно до 25 %[968].

Руководители предприятий, тоже нарушая закон, быстро нанимали рабочих, бежавших в родные края. Например, авиационный завод № 26 в 1941 году эвакуировали из Рыбинска в Ярославской области в Уфу[969]. В январе – июне 1944 года 2500 рабочих и других сотрудников бежали с уфимского завода, причем многие вернулись домой в Рыбинск, где поступили на новое предприятие в здании, где они раньше работали и где руководство с готовностью их приняло. В конце концов власти поймали около тридцати таких рабочих и обнаружили, что все они имели при себе документы от уфимского завода, удостоверяющие, что они получили разрешение на поездку по особому заданию. Вооруженные такими документами, они отправились в Рыбинск и не вернулись. К сговору были причастны руководители обоих предприятий. Рыбинскому заводу требовались рабочие, а руководство уфимского завода сообщило об отсутствии пропавших рабочих с очень большим опозданием. Когда прокуратура опрашивала начальников цехов в Уфе, они отвечали: «Как я на него передам материал прокурору, ведь он был отпущен в отпуск. А вдруг он там заболел или умер». Уфимские руководители все-таки отправили письма некоторым из отсутствующих, где говорили о необходимости вернуться, но на самом деле не ожидали их приезда. Во второй половине 1944 года эта практика получила широкое распространение. Рабочие под разными предлогами просили разрешения уйти