Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

Читаю протокол заседания педагогического совета Московского детского дома и от его значительной части прихожу в восторг. Вот дословная выписка из «Постановили»: «Ввиду того, что воспитанник Юрий У. систематически нарушает режим детского дома, его исключили из школы (!), что на Юру не действуют педагогические меры, что он не может находиться в коллективе нормальных детей, и что с ним не могут работать нормальные воспитатели, – просить Мособлоно о направлении Юрия У. в другой детский дом, к тов. Калабалину». Нарочно не придумаешь.

Однажды в зимний день ко мне в кабинет с извиняющимися ужимками явилась дама. Короткая, квадратно-толстая, лицо какое-то неустроенное, неуютное, как запущенная площадь в захолустном городке, губы мясистые и неопрятные – нижняя отвисшая, а верхняя с усиками все время шевелится, глазки маленькие, как зерна сои в собственном масле. В руках у нее пухлый и очень потрепанный портфель. Дама обратилась ко мне:

– Извиняюсь, это вы будете товарищ Калабалин Семен Антонович?

– Да, это я Калабалин Семен Афанасьевич.

– Вот хорошо, Афанасий Семенович! А я завуч Московского детского дома.

Дама бросилась к двери, открыла ее и по-девичьи голосисто стала кого-то приглашать в кабинет.

– Заходите! Заходите все!

В кабинет, несколько смущаясь, ввалилась толпа подростков, человек десять, и двое взрослых, как оказалось, пионервожатая и здоровенный, вороной масти инструктор по труду.

Я почти беспомощно наблюдал за суетливым завучем, а она рассаживала свою свиту, представляла пионервожатую и инструктора по труду, и все восклицала:

– Ах, как нам повезло! Мы попали сюда! Это он – Василий Семенович!

Наконец, она взяла одного белобрысого паренька за руку со словами:

– Юра, подойди к Семену Антоновичу.

Юра, кажется, глухо буркнул:

– Чего мне подходить?

А завуч обратилась ко мне:

– Тут у меня путевочка, Антон Семенович…

– Я – Семен Афанасьевич.

– Извиняюсь! – и к сопровождавшим ее: – Вы должны знать (мы с вами изучали), товарищ Калабалин воспитывался у самого Макаренко! Вы понимаете, где мы находимся! Извиняюсь, Семен Афанасьевич, а вы часто встречаетесь с товарищем Макаренко?

Мне стало весело, и я ответил:

– Нет, после его смерти все никак не найду времени для встречи с ним.

Сопровождавшие завуча ребята опустили головы и утопили улыбки у себя на груди. А завуч продолжала:

– Юрочка, теперь ты будешь воспитываться здесь. Семен…

Я подсказал ей:

– Афанасьевич.

– Он хороший и тебе, Юрочка, будет здесь хорошо.

Тут она извлекла из ветошного портфеля толстенное личное дело на Юру и положила мне на стол, а сама, тяжко вздохнув, села в кресло. Юра довольно деловым тоном изрек:

– Вот же зараза, а говорила, что на экскурсийку едем.

Завуч так же по-деловому и мягко заметила:

– Юрик, не надо нервничать, успокойся, в этом детском доме тебе будет очень хорошо. Я бы сама здесь осталась…

– Ну и оставайся, а мне здесь делать нечего, – отрезал Юра и направился к выходу.

Во мне закипел протестующий гнев, и я взревел:

– Ко мне! Стать у стола! Руки по швам! Ровнее! Да подтяни ты свой желудок, зачем так расхлябил его? Мужчина! А вас прошу всех оставить немедленно кабинет! С ним желаю остаться один на один! До свидания!

Компания сорвалась с места и беспорядочно бросилась к выходу, но в двери застряла – завуча заклинило. Я заметил, что Юра улыбнулся, не сдержал улыбки и я. Наконец, дверь захлопнулась, и я начал разговор с Юрием.

– Только, пожалуйста, без всякой брехни. Со мною все начистоту: как жил, как собираешься жить, как была организована эта возмутительная экскурсия. Поговорим по-мужски, а потом сам будешь решать, оставаться тебе здесь или возвращаться обратно. Это дело твое. Но скажу, что лично я с голоду бы подох, но ни за какие коврижки не вернулся бы туда, в тот дом, пусть даже это был бы родительский дом, где меня не хотят, откуда меня выперли.

Юрий вытаращил глаза, в которых без труда можно было прочесть: «Это правда?» Я чувствовал, что в нем уже что-то есть ко мне такое естественное, человеческое. Может, это «что-то» было результатом сопротивления завучу или моего гнева.

– Хорошо, я все, все расскажу вам.

Но в этот момент постучали в дверь. Я отозвался сердитым:

– Войдите!

Дверь приоткрылась, и в щели показалась часть головы завуча и ее рука, в которых дрожали бумажки.

– Командировочки отметить…

Вместо меня навстречу ей двинулась по-тигриному рычащая кобра. Не знаю, как она устроилась с командировочными, но больше я ее не видел. Говорят, что детский дом расформировали, а завуч «трудоустроен» продавцом пива в розлив…

Вдруг в 1962 году Юрий стал страдать сонливостью, и что примечательно, только в школе на уроках. Голову на кулаки – и Юрий в безмятежном сне. Учителя пытались воздействовать на него «местными» мерами, но он продолжал спать, да так искусно, что учителя усмотрели в сонливости Юрия болезнь. Но нам, воспитателям детского дома, нетрудно было установить, что Юра играет на нервах учителей. Он дьявольски напористо учился, наверстал упущенное. Значит, не прятался за «сонливостью» из-за неудач в учебе. Тогда что же это? Вспышка прошлой издевки над учителями? Ну что ж – издевка так издевка.

Однажды, в субботу, я вызвал к себе Юрия и попросил по моей записке получить в бельевой постельное белье и принести ко мне. И когда Юра с готовностью исполнил поручение, я попросил его прийти ко мне в воскресенье после завтрака для участия в одной несложной операции, как я ему сказал. Юра ответил, что, конечно, придет.

Утром следующего дня к приходу Юрия в кабинете уже находился врач и председатель совета командиров Валерий. Я начал:

– Извините, пожалуйста, Николай Вячеславович, что побеспокоил и испортил вам отдых. Прости и ты, Валерий, что оторвал тебя от интересных занятий, но дело, по поводу которого я вас пригласил, не терпит отлагательства. Известно ли вам, Николай Вячеславович, что этот воспитанник – здоровяк и красавец страдает болезнью, имя которой сонная недостаточность. Валерий и учителя школы знают это и в меру своих сил пытались оказать помощь больному. Вас, Николай Вячеславович, ставили об этом в известность?

– Нет.

– Нахожу нужным указать медицинской сестре и воспитателям, если они знали о болезни и отнеслись халатно. У меня, товарищи, созрел план атаки на хворь Юрия, так как нельзя рисковать здоровьем парня. Суть курса лечения заключается в следующем: по воскресеньям мы организуем для Юрия дополнительный сон. Часов восемь-десять дополнительного сна в неделю могут восстановить нарушенное равновесие в организме Юрия. Конечно, условия сна должным образом будут организованы, обеспечен покой и прочее, в том числе и прием пищи. Юрий будет спать у меня в кабинете. Я понаблюдаю за ним, Николай Вячеславович.