И оживут слова - Наталья Способина

пристально смотрит в неверном свете луны во дворе Добронеги, и я тону в его взгляде. Отложив кинжал, я зябко поежилась. Почему мысли о нем так навязчиво крутятся в моей голове?

Внезапно за дверью что-то грохнуло и раздался хохот. Я поспешила на шум. В комнате, в которой мы обычно ели, хохотали Радим и Миролюб. При этом Миролюб, согнувшись пополам, держался за плечо, а Радим прижимал к себе пеструю занавеску, которая раньше висела у умывальника. Злата стирала слезы с глаз уголком теплой шали, в которую куталась.

– Что случилось? – громко спросила я, пытаясь перекрыть хохот.

Злата застонала:

– Миролюбушка… от кота… занавеска… Ой, не могу.

Я почувствовала, что тоже начинаю улыбаться – так заразительно они хохотали. Миролюб отсмеялся, шумно выдохнул и разогнулся, торжественно вручая Радиму сломанную надвое деревянную палку, на которой еще с утра висела занавеска.

– Как ты так? – спросила я, забирая палку у все еще хохочущего Радима.

– Я оказался выше твоего брата, и голова у меня крепче, – выдохнул Миролюб, с трудом выравнивая дыхание.

И тут же все они посерьезнели как по команде.

– Сильно замерзла? – спросил Радим, забирая у меня обломки и ставя их в угол.

Я почувствовала усталость. Ну сколько можно носиться со мной как с ребенком?

– Не сильнее, чем Злата или Миролюб, – откликнулась я без улыбки. – Олег пришел?

Радим молча покачал головой, а Миролюб снова странно на меня посмотрел. Я улыбнулась Миролюбу в ответ на его взгляд и невпопад подумала, что у Златы все же очень красивый брат. И улыбка, которой он одарил меня в ответ, была очень красивой. Не такой яркой, как у Альгидраса, когда тот улыбался по-настоящему. Тот выглядел мальчишкой в такие моменты. Красота же Миролюба была зрелой и очень мужской. Почему же он занимает в моих мыслях непростительно мало места?

Радим неловко провел по моей голове, поправляя полотенце. Меня озарило, что я так и выбежала к ним чучело чучелом. Поспешно сдернув полотенце с головы, я постаралась пригладить торчавшие мокрые волосы. Миролюб улыбнулся этому жесту, и я снова улыбнулась в ответ. Радим посмотрел на меня, на него и тронул Миролюба за плечо, указывая на дверь. Мужчины вышли, а мы со Златой остались жаться к теплой печи, у которой на веревках висели мужские рубахи. Видимо, Миролюб переоделся в хранившуюся здесь одежду Радима.

– Злат, – нарушила я молчание, обернувшись к девушке, – а что теперь будет?

– О чем ты? – глядя на огонь, откликнулась Злата.

– Что будет, если Олег переночует там на самом деле? Или не там, а в лесу, но ведь все решат, что там? Что будет?

Злата вздохнула и скинула с подсохших волос шаль. При Радиме и брате она могла показаться с непокрытой головой.

– Не знаю, Всемилка, – устало произнесла она. – Правда не знаю. Радим осерчал, как услышал, но ведь плохо Олеженьке сегодня было с купцом тем. Думаешь, Радим не понимает? Понимает ведь. Он же только с виду суровый, – Злата грустно улыбнулась каким-то своим мыслям.

За окном снова раздался раскат грома, и его подхватил лай Серого.

– Погода нынче лютая, – зябко поежилась Злата. – Как до дому идти?

– Так оставайтесь, – откликнулась я.

Злата в ответ улыбнулась и вдруг обернулась к двери:

– Пришел кто-то. Неужто Олег?

Она опрометью бросилась к выходу, я – за ней, но не успела Злата распахнуть дверь, как на пороге показался Миролюб. Глядя на его лицо, трудно было заподозрить, что еще пять минут назад он хохотал как ненормальный, получив по лбу палкой от занавески.

– Куда летишь, птица? – шагнул он в комнату, преграждая дорогу сестре.

– Кто там?

– Хванец ваш, – ответил Миролюб, посмотрев на меня.

Я не смогла сдержать облегченный вздох.

– Хвала богам, – простосердечно откликнулась Злата и, подчинившись двигавшемуся на нее Миролюбу, вернулась в комнату. – Радимка там сильно на него?

– Не так сильно, как надо бы, – в тоне Миролюба не было ни тени улыбки.

Он хотел добавить что-то еще, но дверь снова открылась, впуская в комнату сначала Радима, а за ним Альгидраса. Злата, бросившаяся навстречу хванцу с сухим полотенцем, застыла перед Альгидрасом как вкопанная. Я поначалу не поняла, что ее так удивило, а потом тоже невольно развела руками. Альгидрас был абсолютно сухим, за исключением челки, торчавшей мокрыми прядями в разные стороны.

– Ну, что я вам говорил: пошепчет ваш хванец на тучу – и все капли другим достанутся.

Альгидрас поднял взгляд на Миролюба, но ничего не сказал в ответ. А я с удивлением оглядела его с ног до головы. На нем была та же стеганая куртка, в которой он был на базаре.

– А как ты так, Олеженька? – Злата прижала не понадобившееся полотенце к груди.

– Я в плаще возвращался, – отозвался он.

– И теперь в ваших сенях плащ из дома Помощницы Смерти, – Миролюб похлопал Злату по плечу и вышел из комнаты. Злата рядом со мной заметно вздрогнула.

– Злат, я заберу, – поспешил успокоить ее Альгидрас. Было видно, что ему очень неловко за эту сцену. – Я бы не пришел, но охрана у ворот передала, что княжич велел явиться сразу, как вернусь.

– Не растаял бы ты и без плаща, Олег, – голос Златы прозвучал неожиданно сухо.

– Я… книги боялся замочить, – едва слышно пробормотал Альгидрас, глядя себе под ноги, и Злата растеряла весь запал.

Она неловко вздохнула и посмотрела на хмурого Радима, который молча подпирал плечом теплый бок печки. Я не понимала их суеверий, но чувствовала, что это не просто прихоть. Злата на самом деле испытывала мистический страх перед женщиной с длинными седыми волосами. А Альгидрас называл ее Беленой. Для него у нее было имя, в то время как для других она была символом смерти и несчастий.

– Дозволь уйти, воевода? – Альгидрас задал свой вопрос, все так же глядя в пол.

Я отметила это «воевода». И, видимо, не только я.

– Не дозволю! – громыхнул Радим, и мы со Златой синхронно подскочили. Альгидрас даже не вздрогнул. Видно, ждал окрика.

– Твой поход в ее дом не мог обождать пару дней? Пока князь уедет, а? Или нужно было на виду у всей округи, на виду у людей князя?.. – Радим говорил уже гораздо тише, но столько гнева было в его голосе, что я чувствовала, как в животе начинает мелко дрожать от страха, хотя гнев воеводы и не был направлен на меня. – Ты хоть понимаешь, что теперь каждая мышь в княжестве будет говорить, что воевода Свири не может совладать даже с собственным побратимом. Чего уж тогда ждать от остальных воинов?

Альгидрас вскинул голову, будто Радим его ударил. Он расширившимися глазами посмотрел на воеводу, открыл было рот, чтобы что-то сказать, потом медленно закрыл его и только помотал головой.

– Дай угадаю: ты не подумал, да? – прищурился Радим.

Я почувствовала, как Злата, стоявшая за моей спиной, ухватила меня за руку и потянула в сторону покоев Всемилы. Я послушно шагнула назад, не отрывая взгляда от побелевшего Альгидраса.

– Кого другого я бы уже заподозрил в измене, Олег, – устало проговорил Радим. – А вот в чем подозревать тебя, уж и не знаю. Разве что в дурости. Или же в измене?

Радим недобро прищурился, не отрывая взгляда от побратима. В этот момент казалось, что он заполнил собой всю комнату, хотя все так же стоял, прислонившись плечом к печи. Альгидрас зажмурился, сжал на миг переносицу, а потом открыл рот:

– Белена… – Радим выдохнул так зло, что Альгидрас тут же поправился: – Помощница Смерти больна сейчас. Мира мала еще, чтобы одной на торг ходить.

Я почувствовала, что Злата перестала меня тянуть, и мы обе застыли на пороге покоев Всемилы, напряженно вслушиваясь в слова Альгидраса. Он говорил с таким жутким акцентом, что я едва его понимала.

– Радим, она ребенок совсем. Пять весен всего. А тут чужеземцы. Сам знаешь, могут и с собой прихватить, и что похуже учинить. И знаешь же, что ни один из твоих людей за девочку не вступится, и княжьи не вступятся. А Беле… больна сильно. Кашель у нее нехороший. Встать не может. Мира сама на торг шла, да я не пустил. Домой отправил. Я только травы отнес и немного помог ей по дому. Она сама справляется, как может. Но пять весен всего… Всемилу в этом возрасте вспомни.

Радим судорожно вздохнул и бросил на меня тяжелый