Джаханнам, или До встречи в Аду - Юлия Латынина

Но помогать было совершенно нечем; они сидели в той же переговорной, где устроили столовую, и в этой переговорной не было ничего, кроме составленных овалом столов да разлетевшейся по полу жратвы. И раздетых и раненых солдат.

Лейтенант Семенов никогда не был в бою, но он оказался одним из немногих, кто сообразил, что дело пахнет чем-то посерьезней разборки за собственность. Он занырнул в какую-то кладовку, сдернул предохранитель и приготовился стрелять в первого, кто влетит. Однако первой влетела граната, следом вторая, а третьей прозвучала автоматная очередь. Лейтенант сам не понял, как он остался жив. Очнулся он уже в переговорной и даже успел наложить на раненую ногу турникет, прежде чем им всем приказали раздеться.

А потом принесли баровского охранника.

Израильтянин снова пошевелился и застонал, и Семенов не выдержал. Наклонившись, он стал развязывать собственную повязку.

– Зря, – сказал его сослуживец, Валера Мишин, – все равно не выживет.

Семенов подполз к двери и стал стучать.

– Суки, – орал он, – дайте хоть лекарства!

Дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий смуглый чеченец с автоматом. Повинуясь его жесту, Семенов отполз назад.

– Что ты хочешь?

– Бинты и промедол, – сказал Семенов.

– Зачем?

– Для раненых.

Губы Висхана Талатова изогнулись в усмешке.

– Твои люди обойдутся без бинтов. Они не так серьезно ранены.

– Жидок ранен.

– Добей его, – приказал чеченец.

Семенов молчал.

Автомат в руках Висхана судорожно дернулся.

– Ты, собака! Я тебе приказал – добей его!

Лейтенант Семенов неловко заелозил по полу. Раздетый, он совсем не походил на солдата: рыхлое белое тело, половинка очков на носу.

– Как же я его добью? – рассудительно сказал Семенов. – Дай хоть нож.

Висхан улыбнулся. Тяжелый нож с залитой в свинец рукоятью воткнулся в серый ковролин. Лейтенант выдернул нож – и бросился на Висхана. Через мгновение он дергался на полу с позвоночником, перебитым автоматной очередью.

Висхан перевел автомат на следующего раненого. Губы чеченца слегка приоткрылись. В глазах плясали сумасшедшие зайчики.

– Ты следующий, – сказал Висхан. – Если хочешь жить, добей своего товарища.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Халид.

– Прекрати! – приказал он.

– Их слишком много. Мы брали завод, а не казарму внутренних войск. Они должны умереть.

Глаза цвета вакуума глянули на Висхана безо всякого, казалось, интереса, и перед этим взглядом Висхан внезапно смутился и сник, как полугодовалый щенок перед волком.

Халид наклонился над хрипящим старлеем. Тот был в сознании, веки его слабо подергивались, и ногти скребли по серому ковролину. Безо всякого врача Халиду было ясно, что этот человек умрет через полчаса в страшных мучениях. Молниеносным движением Халид полоснул умирающего по горлу. Кровь русского брызнула вверх. Халид неторопливо поднялся, вытирая рукавом попавшую на лицо кровь, и воткнул нож за пояс.

– Когда ты в следующий раз без моего приказа застрелишь неверного, – сказал Халид, – ты отправишься в ад вместе с ним. Не попадет в рай тот, кто не слушает командира.

* * *

Штаб операции спешно размещался в здании Кесаревского мореходного училища, в полутора километрах от завода. Столь же спешно отселяли жителей из соседних с заводоуправлением пятиэтажек.

Здание мореходки было выстроено в пятидесятые годы в лучших традициях сталинского зодчества: с серыми гранитными колоннами и лестницей, уходящей в небеса. Половина фасада была затянута белой простыней, возвещавшей о скорых гастролях Алсу. Площадь перед училищем была занята рынком, и половина здания была сдана фирмочкам и фирмам.

Савелий Рыдник как раз выходил в коридор после первого совещания, когда его окликнули.

– Товарищ Рыдник!

Рыдник обернулся. За его спиной стоял невысокий, крепко сбитый человек в черной, облегающей тело форме и с вдумчивыми глазами убийцы. Рядом, к неудовольствию Рыдника, обнаружился Никита Травкин.

– Майор Яковенко. Управление «С». Вы начальник штаба?

– Да.

– Моя группа готова выдвинуться на завод и провести операцию по уничтожению установок первичной очистки и нефтехранилищ. Прошу вашей санкции на операцию.

– С чего вы взяли, что я дам такую санкцию, майор?

– Мне звонил Данила Баров. Заявил, что необходимо перекрыть подачу нефти на завод и уничтожить установки по первичной переработке сырья. Он сказал, что иначе террористы отравят город.

– Чем? Бензином?

– Он не уточнил. Связь прервалась.

– Вы как здесь оказались, майор?

– Мы были на заводе с Баровым.

Яковенко помолчал и, видимо чувствуя необходимость что-то объяснить, добавил:

– Мы не сошлись характерами. Я увел своих людей.

– Кто-то из группы остался на заводе?

– Нет.

Генерал Рыдник колебался несколько секунд.

– Я приму информацию Барова к сведению.

– Вы дадите нам «добро» и перекроете подачу нефти, – резко сказал Яковенко.

Рыдник молчал несколько секунд.

– Послушай, майор, ты в крае два часа, а я здесь всю жизнь. Если завод остановится сегодня, город замерзнет завтра. Я договорился о том, что завод продолжит работу. Я договорился о том, что они выпустят раненых. Если мы сейчас отрежем поставки сырья, они воспримут это как сигнал близкого штурма.

Яковенко молчал.

– Что у вас не сложилось с Баровым, майор?

– Там был чеченец. В галстуке бабочкой. Я ему помял бабочку. Баров распереживался.

Глаза Рыдника на секунду расширились.

– Майор, – сказал он, – я приму к сведению слова Барова. Однако вы не могли не заметить, что Данила Александрович – очень упорный и очень неприятный человек. Он хотел отобрать завод у Артема Сурикова. В дело вмешалась третья сила. У Данилы Александровича достанет хитрости и наглости использовать федералов, чтобы уничтожить завод, который ему не удалось захватить.

Яковенко отдал честь и вышел. Он знал, что на войне не бывает «если бы». Его командиры десять лет выбивали из него привычку думать в сослагательном наклонении. Но Яковенко знал также, что всю свою оставшуюся жизнь он будет задавать себе вопрос: что было б, если б он и его люди остались на заводе?

* * *

Ольга Николаевна Бабец приехала к захваченному НПЗ в половине первого ночи. Ее сопровождал зам губернатора Николай Бородовиченко. Николаю Ивановичу было сорок два года, он был высок, светловолос и хорош собой. Николай Иванович исполнял за губернатора бюджет и супружеские обязанности.