Люди Кода - Павел Амнуэль

— Йосеф, — И.Д.К. повторял свою мысль не в первый раз, — я вижу, что не могу убедить тебя логическими аргументами. Но как ты себе это представляешь? Ткань сфирот изменилась после того, как Хаим прожил в Иерусалиме двадцать семь лет. Нематериальные сфирот, существующие вне времени, изменились тоже. Каким образом мы можем вернуться к исходному состоянию? Ты ведь ощущаешь это не хуже меня, верно?

— Верно. И стоны евреев, изгоняемых из католической Испании, я ощущаю тоже. И ужас тех, кто сгорел в печах Освенцима — их не было бы, если бы не игра, затеянная Хаимом по недомыслию…

— По недомыслию? Спроси Хаима… Да о чем мы говорим, Йосеф, спроси самого себя! Отгородись от эмоций, эти бури не позволяют тебе понять простой вещи: Хаим такой же человек Кода, как ты и я. Мог ли он не только совершить нечто, но даже подумать о чем-либо, не определенном, не заданном Кодом? Не кажется ли тебе, что сам его поступок в той же степени был задан Кодом, как и наш Исход? Не кажется ли тебе, что, создав христианство, Хаим поступил именно как человек Кода — распространяя Код среди людей и выполняя, таким образом, основную задачу?

— Ты говоришь о полной предопределенности, Элиягу. Человек Кода свободен в выборе, это записано в Книге, и значит, именно так действует и Код.

— Свободен в выборе добра и зла. Свободен ровно настолько, насколько свободен электрон, выбирающий любой из дозволенных квантовых уровней. Может ли единственный электрон изменить состояние куска железа, в котором он мечется? Каждую минуту своей жизни в Иерусалиме Хаим выбирал — поступить так, а не иначе. Сказать то, а не это. Но прежде — подумать. Выбор идет в мыслях, в подсознании. По сути — на уровне, определяемом не личностью, а Кодом. Мог ли Моше, получив Тору на горе Синай, отказаться вести народ в землю Ханаанскую? Был ли выбор у него? И был ли выбор у народа? И был ли выбор у каждого еврея, услышавшего обращенные к нему лично слова Творца? Не было никакого выбора, ибо вся история евреев до смерти Моше в Книге, полученной на горе Синай, была уже написана — определена, и печать Господня стояла на ней как печать канцелярии главы правительства. У каждого еврея был выбор — обмануть соседа или жить с ним в мире, срубить дерево или посадить новое… Выбор был, потому что эти конкретные поступки не определены Кодом, это лишь фон в генетическом шуме. А народ вынужден был идти за Моше. Моше вынужден был вести народ в землю Ханаанскую. Это определено Кодом, это записано в Книге, которая всего лишь вербализация Кода — это было, и иначе быть не могло, это предопределено. Более того, Моше, запомнив, а затем записывая Книгу — и следовательно, Код — знал, что именно предстоит ему лично и народу его. Знал — вплоть до смерти своей. Знал — и в чем же была свобода его выбора? В свободном выполнении воли Творца? По сути — в выполнении впечатанной уже программы!

— Ты хочешь сказать, — мысль Йосефа колола будто кинжалом, — что именно Кодом определен был и поступок Хаима? Именно Код привел его в Иерусалим Второго Храма? Кодом, данным Моше на горе Синай, было определено явление Христа? И "Новый завет" — текст, придуманный и записанный так называемыми апостолами, — тоже содержался в Книге?

— На одном из ее уровней — безусловно. Подумай, и ты поймешь. Почему я должен убеждать тебя, Йосеф, в том, что тебе и без меня хорошо известно?

Молчание.

Когда происходил этот разговор? Где? И.Д.К. не задавал себе этих вопросов — он жил с сознанием того, что разговор произошел, возможно, даже раньше, чем само событие, а теперь лишь вспомнился, отразился в зеркалах сразу многих сфирот.

Куда больше занимал его мысли иной разговор, который и вовсе не случился в материальном мире, разговор, опустившийся на сознание темной тенью. Оставшись на какое-то время в одиночестве (Дина не то, чтобы о нем забыла, но вся поверхность ее мыслей отдана была Хаиму, его неожиданной для всех новизне и взрослости), И.Д.К. бросился в нематериальные сфирот, будто в холодную воду ноябрьского моря, и, не видя, но ощущая, обратился к Мессии:

— Ты не мог не знать того, что случилось с Андреем, Илья.

— Ты используешь прошедшее время, Илья. Андрей был в будущем.

— Был?

— Был, будет… Язык Кода не приспособлен для описания сфирот, которые не пересекаются ни с одним из временных измерений.

— Об этом я и хочу говорить, Илья. Ты полностью ушел из материального мира. Ты можешь осознавать себя вне времени.

— Не только я. Ричард тоже.

— Я не чувствую Ричарда. Тебя я тоже ощущаю лишь на пределе восприятия, я слишком материален. Ты мне не ответил.

— Да, могу.

— Ты можешь осознать начало и конец Вселенной.

— Это процесс, Илья, а я ощущаю все сразу. И конец, и начало. Я не могу разделить их.

— Наш разговор протекает во времени?

— Для тебя — да, для меня — нет. Я ощущаю разговор целиком, всю его суть, а ты разделяешь на вопросы и ответы, начало и конец, причины и следствия.

— Что произойдет с Землей после Исхода?

— Это тебя заботит?

— Андрей едва не погиб там.

— Ты неправ, и знаешь это. Андрей не мог погибнуть.

— Ты не ответил на вопрос.

— Я ответил. И не только на этот, но и на другие твои вопросы, которые ты еще не задал. Люди, оставленные Творцом, еще долго будут жить на Земле, но путь на Саграбал для них закрыт.

— Ричард того же мнения?

Мессия промолчал, но И.Д.К. знал уже и этот ответ, и все другие, и выводы теперь мог сделать сам, дискутируя с собой ровно с тем же основанием, с каким мог бы продолжать дискуссию с Мессией или Ричардом, которого он так и не увидел ни сознанием, ни иной своей сущностью.

И.Д.К. лег на ребристую поверхность времени, и течение, жесткое, колючее, понесло его от причин к следствиям.

И.Д.К. знал теперь достаточно, чтобы придти к необходимым выводам.

x x x

Рассвет они придумали сами — в этом мире никогда прежде не восходило солнце, и если бы планета могла чувствовать, она пришла бы в восторг.

И.Д.К. нравилось, когда ранним утром на ясном звездном небе Иерусалима появлялись легкие перистые облачка, будто разорванные колечки дыма, пущенные заядлым курильщиком. Дина любила медленные рассветы, когда солнце, еще не поднявшееся над горизонтом, освещало отроги далеких гор.

Хаим вспомнил рассветы над Иерусалимом, не тем, где он родился, а тем, в котором провел сознательную жизнь проповедника.

— Пусть будет так, — сказала Дина.

И стало так.

Тучи над Саграбалом рассеялись. На темносинем небе серыми ошметками тумана были написаны имена. И.Д.К. стоял на вершине холма у входа в пещеру, где Джоанна, Людмила и Муса продолжали принимать воскресших, Хаим сидел рядом на большом камне, Дина положила обе ладони на плечи сына — она все еще видела в нем шестилетнего мальчика, и внешность уверенного в собственных силах тридцатитрехлетнего мужчины не могла ее обмануть.