Никто не заплачет - Полина Дашкова

– А какая слудующая остановка? – спросил он хрипло.

– «Киевская», – ответили ему сзади, – так выходите или нет?

– Выхожу.

«Зачем я уехал? Ведь я не спал всю ночь, чтобы днемпродолжить наблюдение, не терять времени, не тянуть больше. Но я убил человекав том дворе, убил из пистолета, который лежит сейчас в моей сумке. Из него ясобираюсь стрелять в Сквозняка., Киллеры всегда бросают оружие, не берут ссобой. По пуле можно найти ствол. Пуля как бы рикошетирует. Убийцу находят,судят, сажают в тюрьму или расстреливают. Я не хочу в тюрьму, мне нельзя…»

Поезд выехал из туннеля, свет ударил в глаза, показалсяслишком резким. На «Киевской» было много народу, Володя попал во встречныйпоток, его толкали, кто-то громко выругался в его адрес. Он никак не могвыбраться из толпы, всклокоченная тетка с двумя огромными полосатыми сумкаминалетела на него и чуть не сшибла.

– Пьяный, что ли? Смотреть надо, куда идешь! – выкрикнулаона Володе в лицо и помчалась дальше.

С трудом продравшись к эскалатору, он подумал, что в толпелюди похожи на зверей. Хуже зверей. Если бы он упал, его бы, наверное,затоптали не глядя. А если он попадется со своим пистолетом, его тоже затопчут,только уже не в спешке, а медленно, с удовольствием. Суд назовет его убийцей. Иникакие «смягчающие обстоятельства» не помогут. Не важно, кого он убивал и зачто. Он нарушил закон и заслуживает наказания. Найдется кто-нибудь, кторасскажет суду о трудном детстве убитого, представит его невинной жертвой средыи обстоятельств, человеком больным, несчастным, который заслуживает лишьсострадания, но никак не пули.

Володю осудят. И никто не скажет спасибо.

Он перешел на Филевскую линию. Там было значительно меньшенароду. В вагоне даже нашлись свободные места. Он тяжело опустился на сиденье.

Он ехал домой. Надо дать себе небольшой тайм-аут. Надоотдохнуть, принять горячий душ, выпить крепкого чаю с медом, поспать. Наверное,он все-таки простудился, бегая под ливнем, и у него сейчас высокая температура.В таком состоянии нельзя ничего делать. Это может плохо кончиться.

Володя закрыл глаза и сам не заметил, как уснул.

Телефоны Головкина, домашний и рабочий, находились подкруглосуточным контролем. Каждый звонок прослушивался, номер звонившегофиксировался и проверялся.

У макаронной фабрики и у дома покойного снабженца постояннодежурили наружники. У каждого имелась фотография Сквозняка и подробнаяориентировка на него. Но проходил день за днем, а Сквозняком и не пахло.Надежда, что он все-таки проявится, таяла с каждым часом. Выходит, смотрелособо опасный преступник криминальные новости.

И все-таки вдову и сослуживцев попросили не сообщать людям,которые будут интересоваться Ильей Андреевичем, о его безвременной кончине.Директор чуть было не вывесил на проходной торжественный некролог с фотографиейв траурной радке, и пришлось долго убеждать его, что делать этого не следует.Директор был искренне возмущен, он не привык, когда ему возражают, считал, чтопочтить память старейшего сотрудника – святое дело.

– И вообще, зачем это нужно, если информацию уже показали по«Дорожному патрулю»? Как-то нелогично вы работаете, товарищи.

Майор Уваров просматривал сводки по убийствам за последниенесколько дней. Если предположить, что Головкин был единственным источникомденег для Сквозняка, то, узнав о смерти Ильи Андреевича, он должен как-тозасуетиться. Чувилев под контролем, но там все пока глухо, вопреки ожиданиям.

Однако нужны же Сквозняку деньги: тот образ жизни, которыйон ведет, требует постоянного поступления серьезных сумм. Самый быстрый ипривычный для него путь достать их – пойти на ограбление. В этом Сквознякуникогда не было равных. А если он будет грабить, обязательно убьет. Он можетразыграть все умно и хитро, с тонкой инсценировкой. Искать надо там, где естьквартира среднего достатка и труп в квартире. Вовсе не обязательно, что следыограбления будут налицо.

Уваров проглядывал подробные сводки по ходу предварительныхрасследований каждого квартирного убийства. В основном это была «бытовуха». Мужзарубил топориком для разделки мяса приятеля, к которому с пьяных глазприревновал жену. Два алкаша-ветерана спорили о политике, один другого шарахнулмолотком в висок. Тут же сам и сознался со слезами. Наркоман скинул своюсожительницу с балкона, с двенадцатого этажа, потом спрыгнул сам. Жена зарезаламужа кухонным ножом, но не сознается. Уверяет, будто кто-то ночью вошел вквартиру, придушил ее слегка, либо вырубил каким-то хитрым ударом по шее.Однако врач утверждает, что никаких следов у нее на шее нет…

Уваров закурил и откинулся на спинку стула. Никаких следовограбления. Никаких следов на шее… Жена напилась до одури и пырнула спящегомужа ножом в спину. Но не признается. Ничего не помнит. Уверяет, будто кто-товырубил ее… Если она хотела избавиться от мужа, чтобы заполучить квартиру,могла бы найти более хитрый способ. Какая квартира после убийства? Нары намногие годы, и только.

Уваров снял телефонную трубку и позвонил в НТО.

– Сережа? Посмотри, что у нас там по Самотеке сдактилоскопией. Да, ты приготовь, а я через пятнадцать минут к тебе подойду.

Через пятнадцать минут Юрий Уваров узнал, что отпечаткипальцев на ноже, которым убит был Зелинский Станислав Михайлович, принадлежатего жене, Зелинской Инне Валерьевне. Никаких других пальчиков на ноже нет. А набутылке водки «Распутина» нет вообще никаких отпечатков. Подозреваемая уверяет,будто бутылку «Распутин» ни она, ни муж в дом не приносили и водку эту она непила. Отпечатки тщательно стерты. На стекле обнаружены микроскопические волокнаткани.

– То есть получается, она выпила водку, обтерла бутылку,потом пошла резать мужа, всадила нож по рукоять, после этого легла спать, аутром, проспавшись, сама вызвала «скорую» и милицию?

– Получается так, – кивнул эксперт Сергей Русаков.

– И ничего не помнит? А психиатр смотрел ее?

– Нет пока. Там есть еще одна любопытная подробность. Я вотсейчас пригляделся внимательно, расположение отпечатков на рукояти несоответствует траектории удара.

– Вот в этом я почти не сомневался, – пробормотал Уваров себепод нос.

* * *

– Здравствуйте. Вы Вера?

Маленькая совершенно мокрая блондинка дрожала от холода. Навид ей было не больше двадцати пяти.

– Да, здравствуйте. А вы – Антон Курбатов?

– Я Курбатов. Пойдемте, у меня там машина. Возьмите мойзонт.