Дожди над Россией - Анатолий Никифорович Санжаровский

и не вернулись десятки миллионов человек! Это лишь часть себестоимости советской «учёбы» по вашей «секретной» методе. И среди «учеников» были вовсе не одни церковники… За что вы так? И главное, всё «строго секретно»!

— Молодой человек, вы опять вешаете на меня всех собак?

— Зачем же всех? Вы отвели душеньку, всласть намахались шашулечкой… У вас был богатый дикий октябрьский помёт. Ваши горячие соратнички, верные ленинцы, продолжили ваши архивеликие дела. Вот и горькие достижения…

— Архитяжёлый вы молодой человек…

— Не знаю… Не взвешивался… Только ещё одна ваша революцийка и от России не останется ли мокрое местечко? К этому вы хотите придти совсем новым путём?

Я слушал их и думал.

Россия…

Русский человек…

Кому было его защищать и беречь? Кому было биться за его свет-долю?

Ленин был, как доложила забугорная радиошепталка, «рождённый наполовину чувашом и наполовину немцем». Сталин — грузин. Дзержинский — поляк.

Что им Россия? Потеха? И полигон, и плацдарм для фашистско-коммунистических кровавых фантазий?..

— Эй-гэй! Героюшки Шипки! — вдруг окликнул из кабинки нас с Митей дядя Ваня Познахирин.

Мы и не заметили, как он подвернул к нам.

Нашёлся-таки единственный смелюга, кто не испугался бронзового вождя. Остановился и разговаривает только с нами, будто никакого Владимира Самозванца здесь и нет.

— Пехотинцы![173] Вы никуда не хотите ехать? — спросил дядя Ваня.

— Да вот поедем, если возьмёте! — обрадованно крикнул Митик.

Дверца размахнулась настежь.

Едва мы вползли в кабинку, как грузовик норовисто дёрнулся и помчался с подвывом.

Я выглянул в оконце.

Вождь с опущенной головой твёрдо уходил с огорка куда-то вниз мимо своего постамента.

— Миланцы![174] Не про МИИТ[175] ли вы толковали с этим генеральным кузнецом кровавого счастья на века!? — потыкал дядя Ваня оттопыренным большим пальцем себе за спину. — Ну он и мозгоклюй!.. Об чём таки втроём пели? Не про трёх танкистов?

И посмешливо грянул себе:

— Три марксиста,

Три веселых друга

Основали свой

Весёлый строй!

Дядя Ваня перед войной дружил с нашим отцом и относился к нам очень хорошо. И нам с ним всегда было хорошо. Это Боженька послал нам его сегодня. Или просто повезло? Воистину, «везучему человеку на голову падает яблоко даже тогда, когда он сидит под дубом».

— Я смотрю, — дядя Ваня вмельк покосился на книжку Маркса на коленях у Мити, — ты, Митяй, по старой памяти сбегал в книжный?

Митя кивнул.

— А меня на аркане туда не затащить… Над книжным музей. Я в музей частенько наведываюсь полюбоваться золотой монеткой с изображением Сашка́ Македонского и шпагой Наполеона… В молодости он всё любил ею помахивать…

— Каждый ловит свою рыбку! — сумничал Митя, и вся наша артель рассмеялась.

Ехалось домой весело.

Дорога к дому всегда милей.

Нас даже мама встретила. У конторы, напротив больнички, дядя Ваня стал рядом с доской почёта. Я нечаянно глянул на стенд и столкнулся глаза в глаза с мамой.

На ней была лёгкая кофточка в горошек. Прядка волос облачком парила над ухом. И одно плечико, вздёрнутое, похожее на острый утёсик, было выше другого. Удивлённые стеснительные глаза как бы спрашивали: в самом деле я передовичка?

— И не сомневайтесь! — помотал я ей пальчиками.

Вот мы и прибыли!

Митя с последними силами опустил меня на койку. Было сам не опрокинулся на меня, еле удержался. Помог лечь, занёс к стенке мою гипсовую корягу.

— Фу-у!.. Какой пост принял, такой пост и сдал…

Он прилип на краю койки, блаженно заобмахивался мокрым от пота воротником рубахи.

— Хор-рошо… Курортные сквознячки по коридору бегают. Весь пот вытягивают… Слизывают…

Зачем-то вдруг Митик наставил ухо. Вслушивается в коридорный сумрак.

— Какие-то звуки… Мух не должно быть. Мухеты не терпят сквозняков. Не то что люди. О! — тыкнул в пролетевшего комара. — Юнкерс полетел! Гудит, как танк!

Он дёрнулся в угол к швабре и ну молотить воздух.

Комару такое неожиданное нападение не понравилось, присел на стену переждать беду.

Митя и по стене бух-бух-бух.

— Буду лудить, пока всех не умолочу! Иначе они тебя без горчицы слопают!

На шум прибежала нянечка.

— Чего гремитя? Мёртвый час! Ты спи, — сощипнула мне на одном глазу веки. — А ты, Митрок, чего прикопался? Иди, перекат-трава! Комар и царю на носу поёт. А тебе и на стене не посиди в мёртвячий час? Иди, мышцастый,[176] и дома углаживай своих породных. А наших не замай!

— Тёть Галь, — покаянно улыбнулся я нянечке, — без обеда что-то не спится. Мне б ложечки три хоть зари коммунизма…[177]

— Это разговор. Только от коммунизмы ты сегодня отдыхай!

Она наклонилась ко мне и заговорила шёпотом:

— Вчера по верхам прошелестело, что сегодня депутатец из самой из Москвы наявится… Так…

— Что, съел?

— Побоялись коммунизму варить. А ну на обед загляне в нашу больничную беспорядицу! И молись депутатику! Велели готовить аж два первых! Гороховый суп и лошадиный плов.[178] Тебе чего несть на перво?

— Музыкальный привет!

И в компании с гороховым супом приехали синеглазые, усталые макароники с сыром.

Я сразу навалился на то и на то.

— Э! Всем козлятам пример, не спеши на поворотах, — тянет сквозь зубы Митя. — А то занесёт, якорь тебя! Слышь, ёханый жадина? — И еле слышно пропел:

— Жила долго не живёт,

Заболеет и умрёт!

Глазищи у него голодные.

Стыд подсёк меня, я сбросил обороты.

Но ложку не отдашь. Нянечка зорко пасёт нас, без дружбы лупится эта Прокопенчиха на Митю. Мол, шёл бы. А то ещё у страдалика изо рта выхватишь.

Я жую медленно. Выжидаю.

Нянечка это чувствует.

Ей вроде неловко торчать над душой, но и уйти ещё неловче. Заобидит здоровый больнушу, куда такойское гожается? Стой, бабка. Стереги правду!

Я не спешу уминать. Налегаю на общение.

— Тёть Галь, — говорю, — а что депутат? Был?

— Посулился, да не приехал. Сказали, недели через две привеется… Такое горе спеклось… Власть наша умылась, пригладилась… Коммунизмию на денёк отбой дала… Хоть гороху похлебаешь… Видал, какая простому человеку обломилась помоща от депутата! Депутата самого нету, а польза от него, — бросила косяк на тарелку с гороховым супом, — у тебя перед носом. О!

— А вы не знаете, — этак влюбчиво вздыхает Митрюша, — чего это там, — потыкал в темь коридора, — комар так распелся? Осу на свидание вызывает?

Митечке хочется, чтоб бдительная нянечка поскорей ушла.

Она уловила это, сердито лепит своё:

— А можь, курий разбойник, тебя вызывает? Игде ты видал, чтоб комар пел? Комар нем, как муж.