Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен

Грету это стремление не волновало.

— Как вы осмеливаетесь приближаться к ней? — озлобленно прошипела она. Ее черные глаза блестели живо, как раньше, и были полны ненависти. — Вам следовало бы сгореть со стыда!

— Стыд не мучает меня так же, как и твое проклятье! — ответила София. — Я — единственная во всей стране, кто понимает Изамбур и умеет с ней обращаться, а кроме того, знает, как следует вести себя при парижском дворе. Если Изамбур желает остаться королевой и не хочет, чтобы ее во второй раз отправили в эту дыру, ей следует слушать меня, а это значит, что и тебе это не помешает.

— Разве не вы придумали ложь, которая уничтожила ее? — упрямствовала Грета. — И разве вы не должны ответить за это?

— За то, что король наконец берет ее обратно, папа простил ему все его прегрешения. Думаешь, кто-то еще помнит, что я тогда говорила? Я ведь всего лишь женщина. Если ты станешь мешать мне, Грета, клянусь, ты больше не увидишь королеву. Потому что на тебе еще висит паутина Этампа, а я обладаю здесь и властью, и влиянием!

Она не стыдилась так нагло лгать. Грета едва могла говорить по-французски, а из-за необычной внешности — прежде черные волосы стали белыми — ее избегали больше, чем саму Из-амбур.

Так что только Софии надлежало решать ее судьбу и бороться за то, чтобы король дал понять, что принял супругу не на короткий срок, а навсегда.

— Ей надо надеть диадему! — приказала она. — И было бы лучше, если бы на ней было голубое одеяние, как на короле. Так народ сразу увидит, что она его жена.

— Вы ведь не выпустите ее на трибуну, чтобы она его там приняла? — прервала ее Грета. Она угрюмо примирилась с тем, что София стала командовать в покоях королевы. Но сегодня, в этот важный день, по мнению Греты, она хотела слишком многого.

— О да, так и будет! — властно повторила София. — Лучшего момента для того, чтобы король прилюдно приветствовал ее, и представить себе невозможно. Я только надеюсь... что она будет хорошо себя вести... что не станет кричать нечеловеческим голосом, испугавшись толпы.

Грета не доверяла ей. Она видела, что жизнь Изамбур в Париже была мягче, теплее и сытнее, чем в Этапме. Но еще меньше, чем Софии, она доверяла злому, мстительному королю и считала, что гораздо лучше, чтобы несчастная женщина вообще не попадалась ему на глаза.

— Королева больше не кричит, она уже двадцать лет не издавала ни единого звука.

— Ну и к лучшему! Значит, будет проще обеспечить ей при дворе место, которого ее уже никто не сможет лишить.

— И это хотите сделать вы? И именно сегодня? — прошипела Грета, с недоверием наблюдая за тем, как София повернула неподвижную Изамбур, проверила, как та выглядит, и поправила вуаль, скрывавшую морщинистое, похудевшее лицо.

— Конечно, сегодня, — сказала София. — Король вернется в Париж. Вы должны делать то, что я скажу, моя королева. Слышите, как снаружи ликует толпа? Народ празднует самый великий день в истории Франции.

Париж был пьяным, взбаламученным и громким, но прежде всего — цветным. Здесь смешались все цвета радуги — букеты, венки, флаги, платья, доспехи. Столица приветствовала победоносного короля, к имени которого с сегодняшнего дня было решено добавить титул Август. Все улицы и площади города заполонил народ. На мосту Неф торговцы отпустили птиц, чтобы те встретили короля. Даже с высоты люди махали Филиппу — с выступов Лувра, который по его велению начали строить на рубеже веков, с башен собора Парижской Богоматери, который вскоре должен был стать самым крупным и красивым собором Франции. Гул толпы заглушал тяжелый звон колоколов. Звонили с каждой церкви, как в то воскресенье, последнее в июле 1214 года, когда король Филипп Капетинг спас Францию от ее врагов и выполнил клятву сделать ее великой.

София ждала рядом с королевой Изамбур и недалеко от дофины Бланш. Та до сих пор не наградила ее ни одним взглядом, но часто со стоном потирала живот. Она была беременна, и весь двор с нетерпением ждал, подарит ли Бог ей здоровое потомство, что будет означать, что она и дофин могут бороться против короля, или она потеряет ребенка, как несколько лет назад потеряла близнецов, доказав, что неповиновение чревато страшной расплатой.

София потихоньку наблюдала за ней со стороны, сожалея, что ее помощь Изамбур все еще не сблизила ее с Бланш. И дело было не в том, что Бланш не желала говорить с ней, — ее вообще сложно было встретить. В первые месяцы беременности она уехала в Пуасси, охотничий замок, в котором когда-то провела свои последние часы несчастная Агнесса. Теперь, после того как король несколько лет назад передал замок своему сыну, он стал убежищем опозоренной Бланш.

Но сегодня был не тот день, когда следовало бороться за примирение с Бланш, поэтому София снова отвернулась, чтобы, как все остальные, ожидать короля.

Гийом Баррский и Матью де Монтгомери, самые отважные рыцари Франции, возглавляли победоносное шествие. К их ногам падали немощные старики, вонючие прокаженные и инвалиды. Ходили слухи, что после славной победы у Бувина король одним своим присутствием исцеляет больных — так почему этого нельзя ожидать также и от его смелых воинов?

Позже рассказывали, что один слепец так близко подобрался к лошади Монтгомери, что подкова угадила ему в голову и лошадь раздавила его на чисто выметенной, посыпанной цветами улице. Тогда несколько молодых девушек прекратили размахивать венками из цветов или доставать из причесок блестящие обручи и пестрые ленты, а вместо этого спустились к Сене, набрали два-три ведра воды и смыли с улицы кровь и белесый мозг погибшего, над которым уже начали собираться черные, жирные мухи.

В некоторых частях города слышались не только радостные, хотя и безумные, непонятные крики, но и читались псалмы. Священники в черных одеяниях пели, следуя примеру Гийо-ма ле Бретона. Любимый трубадур короля во время боя вырвался вперед с библейскими стихами на устах, чем завоевал благосклонность Бога, позволившую немецкому Оттону и английскому Иоанну Безземельному потерпеть сокрушительное поражение. Явным знаком, на чьей стороне находился Всевышний, было то, что имперский орел попал в руки Филиппа. В согласии с заключенным договором, король Франции после боя передал похищенное добро Фридриху II Гогенштауфену, чтобы подтвердить, что тот наконец стал императором и навсегда останется союзником окрепнувшей Франции.

— Смотрите! — взволнованно прошептала одна из дам. — Смотрите! Там впереди! Флаг короля! Он уже близко. Скоро он будет здесь, чтобы приветствовать нас.

София бросила быстрый взгляд на Изамбур, которая стояла совершенно неподвижно, подтверждая слова Греты, утверждавшей, что она больше не кричит нечеловеческим голосом. Может быть, слепота, скрывавшая от нее грозный мир, охраняла ее от необузданных проявлений духа.

Однако София подумала, что было бы неплохо снова посвятить ее в собственный план. Она осторожно взяла руку королевы и мягко пожала ее.

— Изамбур, — сказала она вкрадчиво, как в прежние времена. — Независимо от того, слышите вы меня или нет, знаете, кто я, или нет, — делайте то, что я говорю. Исполняйте мою волю!