Третий уровень - Джек Финней

– Извините, сэр, – произнес я с улыбкой, загородив ему дорогу, – у вас не найдется прикурить?

– Прошу вас.

Он достал спичку, поднял ногу, чиркнул спичкой о сухое место на подошве и поднес потрескивающий огонек к моей сигаре, загородив его от ветра свободной рукой. С тяжелым сердцем я пригнул голову, не смея взглянуть ему в глаза, и раскурил сигару.

– Спасибо.

Уголком глаза я видел лестницу – девушка в зеленом платье поднималась наверх.

– Пожалуйста.

Он погасил спичку, шагнул мимо меня в вестибюль и огляделся. Но той, что должна бы обратить на себя его внимание, там уже не было. На лестнице в последний раз мелькнуло бледно-зеленое бархатное платье – он, верно, и не заметил этого. Вынул из кармана белой жилетки свой билет, пересек вестибюль и скрылся в фойе партера.

Я свернул с Бродвея в какой-то темный переулок, засунув руки поглубже в карманы пальто и ощущая легкий озноб при мысли о том, что, надумай я вновь – нет, я, конечно, никогда не сделаю ничего похожего – войти в огромное складское здание под вывеской «Братья Бийки», я обнаружу там лишь шесть бетонных этажей, набитых всяким хозяйственным барахлом, и ничего больше. А если вдруг через армейскую справочную службу стану разыскивать некоего майора по имени Рюбен Прайен, то, может, и разыщу его, бывшего регбиста, крепыша с обаятельной улыбкой. И будет он сидеть в своей аккуратной форме цвета хаки за каким-то неведомым столом и будет искренне, с сознанием собственной правоты разрабатывать бог весть какие еще бредовые планы. А я для него окажусь совершеннейшим незнакомцем.

Доктору Данцигеру по телефону я обещал остановить их. В сущности, я лишь повторил, как обещание, свое решение, принятое еще в тот день, когда спорил с Рюбом Прайеном и Эстергази. Только что, в вестибюле театра, я сдержал свое обещание. И мужчина – сходство было очень заметным, – который должен был стать отцом Данцигера, и девушка в зеленом, которая должна была со временем стать его матерью, уже никогда не станут ими.

Однако все эти мысли теперь не имели ни малейшего отношения к моему времени. Теперь они относились к отдаленному будущему. Я нащупал начатую рукопись в кармане пальто и посмотрел новыми глазами на окружающий меня мир. На мой мир. На ряды домов из бурого песчаника, освещенных газовым светом. На ночное зимнее небо. Что говорить, и этот мир тоже несовершенен, но – я вздохнул полной грудью, и легкие ощутили колкую прохладу – воздух тут еще чистый. И реки еще чистые, какими были от начала времен. И первая из ужасных войн, развративших человечество, начнется лишь через несколько десятилетий…

Я выбрался на Лексингтон-авеню, повернул на юг и зашагал к желтым огонькам, мерцающим впереди, к дому № 19 по Грэмерси-парк.

В этой книге я старался по возможности придерживаться действительных фактов. Конки в самом деле ходили по тем улицам, где Сай ездил на них; станции надземки располагались там, где он садился на поезда и слезал с них; вестибюль и закусочная бывшей гостиницы «Астор» были такими, какими Сай их увидел; цитаты из газетной хроники взяты дословно, и рука статуи Свободы действительно была установлена на Мэдисон-сквер – факт, которым я особенно горжусь. Иногда мое стремление к точности перерастало в манию, например при описании пожара в здании «Всего мира» и предшествовавших пожару событий, и я с упорством душевнобольного выяснял, какая была и как менялась погода, брал на заметку фамилии арендаторов и номера комнат в том недоброй памяти старом, ветхом доме. Я даже говорил себе, что раз выдуманное мною объяснение причин пожара так хорошо согласуется с достоверными фактами, то, выступи я с ним тогда, его, наверно, приняли бы за чистую монету. Изыскания, подобные проделанным мною, быть может, и блажь, но блажь занятная.

В то же время я следил, чтобы погоня за точностью не нарушала ткани повествования. К примеру, старушка «Дакота» понадобилась мне в 1882 году; я прекрасно знал, что ее построили лишь в 1885-м, и тем не менее потеснил правду на три года – можете подавать на меня в суд. Есть еще несколько таких же умышленных неточностей; есть, вероятно, и ошибки. В конце концов, это художественное произведение, написанное, чтобы дать читателю развлечься и отдохнуть. И к тому же я не думаю, чтобы ошибок было слишком много.

Фотографии и зарисовки Сая, естественно, выполнены вовсе не им. Многие из лучших иллюстраций заимствованы в Музее города Нью-Йорка. Мне кажется, они дают довольно точное представление о той эпохе, хоть и не все, по всей видимости, относятся строго к восьмидесятым годам прошлого столетия. Однако до наступления XX века жизнь менялась медленнее, чем сегодня, – вот вам и еще одна причина, почему решение Сая остаться в прошлом надо считать вполне разумным.

Дж. Ф.

Иллюстрацию к этой истории в журнале не опубликуешь. Во-первых, девушка (ее зовут Луиза Хуппфельт) недостаточно хороша собой. Что до молодого человека (по имени Ральф Шульц), он слишком низкий и носит очки.

Нет, Луиза Хуппфельт и Ральф Шульц – настоящие люди, а жизнь в историях – не будем это отрицать – немного другая. Точнее, совсем другая – гораздо лучше, и если бы реальность это поняла, она принялась бы всячески подражать чудесным людям из историй. Конечно, у них тоже есть проблемы, но разве вы не хотели бы поменяться с ними местами? Скажем, высокие цены на жилье. Их это не тревожит. Большинство этих чудесных людей живут в огромных, просторных домах, загородных поместьях или великолепно обставленных квартирах. Они счастливы, и, должно быть, это заразно, ведь счастливы даже люди в рекламе. Для счастья им нужна лишь банка мастики для пола. Или дайте им новую бритву – и они просияют от восторга. И сойдут с ума от радости, заполучив коробку кукурузных хлопьев. А ты, дорогой читатель, жертва реальности, чем ты занимаешься утром дождливого понедельника? Просто сидишь, как Ральф Шульц или Луиза Хуппфельт, и с унылым видом жуешь те же самые кукурузные хлопья.

Нет никаких сомнений – и Ральф с Луизой первыми бы с этим согласились, – что пришла пора измениться, пришла пора изменить настоящую жизнь, сделать ее такой, какой она должна быть, такой, как в историях. Быть может, тогда наступит мир во всем мире. Может, и нет, но эта история ничуть не хуже прочих.

И вообще, возьмем последний выпуск очень хорошего журнала. Ральф и Луиза его прочли, да и ты, наверное, тоже. На тридцатой странице ты увидел «В ГЛУБИНЕ ДУШИ. Удастся ли прекрасной, богатой девушке найти счастье?» На следующей странице была статья «ЗАБЫЛ ЛИ ГОЛЛИВУД СВОИ КОРНИ? Дискуссия знаменитостей». А на странице тридцать четыре – ну конечно, ты прочел ее прежде всего – «РЕЦЕПТ ЛЮБВИ. Немного весны, юноша, девушка… и щепотка одиночества».

Миллионы людей прочли эту историю, в том числе Ральф Шульц, который живет в пансионе на Восточной двадцать шестой улице. Однажды после ужина, без пиджака, в потертых, старых шлепанцах, Ральф уселся в древнее мягкое кресло, взял журнал, сначала пролистал его, разглядывая картинки, потом вернулся к «РЕЦЕПТУ ЛЮБВИ» и начал читать.