Пантера Людвига Опенгейма - Дмитрий Агалаков

Овцы затрепетали. Не меняя позы, женщина неторопливо повернула голову в сторону стального коридора – и следом многоголосый хриплый лай взорвал арену цирка! Черными молниями, один за другим, два десятка псов ворвались в круг освещенной арены. Едва последний из них оказался на цирковом пятаке, как стальная дверца захлопнулась – овцы, псы и г-жа Элизабет оказались в замкнутом пространстве.

И тут случилось то, чего, возможно, сами того не осознавая, боялись и уже ждали многие и о чем наверняка знал Давид. Обогнув двумя рваными рукавами неподвижно стоявшую в середине цирковой арены женщину, псы врезались в сбившихся в кучу овец…

Шерсть летела клочьями. Вопли погибающих животных заполнили весь цирк. Опилки через минуту стали пунцовыми от крови. Зал замер, глядя на действо, которое стремительно разворачивалось перед ним.

– Это же на самом деле?! – повернувшись к Давиду, прошептала его уже немолодая соседка. – Это же убийство?!.

Кровавая драма завершилась почти мгновенно. Собаки, среди общего молчания, охватившего цирк, утопая в крови и шерсти, пожирали овечье мясо и пускались в схватки.

В первых рядах завопил ребенок. Публика зароптала. Многие из зрителей уже вставали, что-то громко и возмущенно крича, размахивая руками. Но их голоса заглушила барабанная дробь и вой труб. Какофония нарастала, возвещая о новом повороте в представлении.

Озираясь, собаки продолжали трапезу, но сытость уже приходила к ним, и теперь они просто устраивали пустые свары или укладывались на сухих островках опилок.

Женщина развернулась и пошла к выходу. Давид увидел, как галантный Себастьян, в цилиндре и плаще, словно он только затем и пришел сюда, чтобы услужить ей, открыл перед г-жой Элизабет решетчатую дверь.

Уже в стальном коридоре она обернулась, окинула взглядом невидящих глаз цирк и скрылась в проходе.

И тут же, внезапно, свет под куполом цирка стал красным, почти огненным. Это случилось так неожиданно, что многие испугались. Краски исчезли. Лица зрителей зарделись. Теперь уже никто не знал, чего ждать от представления дальше. А музыка вновь смолкла…

Первыми, кто услышал это, были те же псы. Они ощетинились, но затем, поджав хвосты, так же суетливо, как недавно растерзанные ими овцы, забегали по клетке, стараясь забиться кто куда, скрыться. И следом цирк потряс низкий хриплый рык.

Все затаили дыхание. Труся по кровавому полу, псы не находили себе места…

И вот у выхода на арену, в стальном коридоре, показалось огромное чудовище – тигр, настоящий исполин. За первым вышли второй и третий. В красном свете, среди общего безмолвия, выход чудовищ казался особенно зловещим.

Псы превратились в черные, тщетно пытавшиеся куда-нибудь ускользнуть тени. Жалобно подвывая, они метались у стальной стены, противоположной выходу. Псы бросались на решетку, смотрели на людей, отпрыгивали от стальных прутьев и, поджав хвосты, прятались за спинами друг друга.

Тигры, тем временем, осмотрелись и, подминая овечью требуху, двинулись на собак. Они шли не торопясь, тихо рыча… И вот, первый пес, ощетинившись, прижался к земле; он тщетно пытался увернуться, но исполинская лапа тигра быстро, словно молния, достала его – ударила по черной спине, переломив пса надвое, отшвырнув футов на десять в сторону – на решетку. И когда пес, уже мертвый, окровавленный, рухнул в опилки, публика не выдержала. Истошно взвизгнув, ряды качнулись, взорвались. В проходах поднялась суета. Оглушенные неистовым лаем погибающих животных, люди вскакивали с мест, кричали, бросались вон из зрительного зала.

– Пожарные, воды! – внизу, у самого прохода, кричал пожилой человек во фраке, который был не кем иным, как директором цирка.

– Нету воды! Нету! – растерянно надрывался тот самый пожарный, что пробовал на крепость решетку. Страшно ругаясь, он беспомощно накручивал винт вяло извивающегося в его руках шланга. Подскочив к пожарному, директор цирка вырвал из его рук шланг, сам вцепился в винт, но воды не было. Ее не было и у других пожарных, чьи каски, словно напуганные золотые рыбки, ныряли в красном свете.

Давид, как завороженный, смотрел на цирковую арену. Каждый тигр восхитительно метко поражал свою жертву. Ни один удар огненной когтистой лапы, ни один выпад окровавленных кинжалов-клыков не уходил вхолостую. Псы, визжа и воя, бросаясь на клетку, погибали один за другим. Вторая сцена заканчивалась гораздо быстрее первой…

Пробиваясь к проходу, Давид увидел в нескольких футах от себя оскаленную пасть последней, оставшейся в живых собаки, бросившейся на ограду в поисках спасения. Ее черные глазки, полные звериного отчаяния, сверкнув, неожиданно скрестились с глазами Давида – и следом могучий прыжок огненного чудовища раздавил пса.

У самого занавеса Давид оглянулся. Три рыжих чудовища разгуливали по круглой, заваленной обезображенными трупами овец и собак, арене. Но когда клыки одного из тигров впились в горло другого, когда три чудовища стали рвать друг друга на части, Давид понял, что представление окончено и ему здесь делать больше нечего.

Последнее окно в особняке с мансардой и головой хищного зверя, охранявшего этот дом, потухло. Стоявший в темной подворотне дома напротив, Давид еще теснее прижался к сырой кирпичной стене. Открылась дверь парадного, и на крыльцо вышел Себастьян, в том же черном цилиндре и плаще, с неизменной тростью. За ним медленно выплыла женщина в широком берете с газовой вуалеткой, одетая в черное. В руке, обтянутой перчаткой, она держала зонт. Они спустились по лестнице на тротуар, вышли на мостовую и, не торопясь, двинулись по самой ее середине. Шли они молча. Себастьян поддерживал даму за локоть. На фоне мокрой, блестевшей после дождя улицы их удаляющиеся фигуры быстро превращались в черные силуэты…

Давид понял, что трость и зонт – их единственная поклажа. Что они уходят. И тогда, выбежав из своего укрытия на самую середину улицы, он крикнул:

– Лейла! – и, чувствуя, как улица плывет у него перед глазами от одного имени, видя, как двое остановились и оборачиваются к нему, закричал вновь что было силы: – Я знаю: у тебя другое лицо! Твое настоящее лицо, Лейла… А главное, я знаю, кто ты.

…Улицу, только что потрясенную его воплем, охватило молчание. И женщина, и Себастьян теперь смотрели на него.

– Но я не знаю вас, – сказала она.

Кровь стучала в его ушах. Он сделал несколько шагов в их сторону и остановился.

– Конечно, госпожа Элизабет! – усмехнулся он. – Я и не ждал другого ответа! Ведь иначе тебе пришлось бы вернуть мне долг. Мне, Давиду Гедеону, и Рудольфу Валери. Не так ли?

Два силуэта нетерпеливо ждали.

– Я никогда не знала вас, – повторила женщина.

– Надеюсь, это все? – спросил Себастьян, постукивая тростью о мостовую.

Давид покачал головой:

– Нет. Ваша дама о многом забыла. Когда-то она обещала мне свою жизнь. Я пришел забрать долг. Я попытаюсь забрать его…