Руны Вещего Олега - Юлия Гнатюк

– Мой отец тоже в хазарском полоне побывал, если бы не твой хозяин, Гроза, может, и меня бы не было… – негромко молвил юный изведыватель. Снова наступило долгое молчание.

– А я всё-таки изловил того хазарина, что мою Звениславу в полон взял, – снова подал голос Гроза. – Не сразу, а лет через пять после того, как был набег на наше селение. Я ведь после того ушёл в горы, обитал в пещерах, на хазар охотился, мстил. Мечтал найти тех, что невесту мою и брата младшего похитили, и покарать их страшно, мыслил, коль встречу, так на части изрублю. А вышло всё по-другому.

– Пожалел, что ли? – спросил недоверчиво Ерофеич.

– Как сказать. Подстерёг я небольшой отряд, когда они через ущелье шли. У меня всё давно готово было, только замешкался, – сук под приготовленными для завала камнями заклинило, и я пока справился, почти весь отряд прошёл. Гляжу, трое последних спешились, чтоб через камни коней провести. Одного я стрелой снял, второй ушёл, а под третьим я коня ранил. Увидел хазарин, что не уйти ему, и полез по камням наверх, да сорвался и хребет повредил. Подошёл я к нему, он очами вертит, ножом машет, не поймёт, отчего это ноги не идут. Я сел поодаль, и начали мы разговор. Я что-то по-хазарски разумел, он по-русски кой-чего мог, вот так и выяснилось, что это как раз он мою невесту похитил. Обережник её именной снял, только не помог он ему. Поняв, что уже не жилец, ничего не таил хазарин, поведал, как продал за хорошие для него деньги, но сущие гроши для купца, ту самую девицу, которую добыл в набеге.

Потом он сам себя кинжалом порешил, а я сижу и никакой радости от того, что месть свершилась, не чувствую, пусто на душе и стыло, будто от холодного ветра.

Долго сидел я над тем воем хазарским, и решил достать старого торговца человеками, по чьей мерзкой страсти к наживе стали рабами мои сородичи и ещё много разного люда, – продолжил свой рассказ Гроза. – Нашёл-таки его жилище в Кафе и готов был исполнить задуманное, не жалея ни мгновения своей, теперь уже казавшейся никчёмной жизни. Однако опоздал: охоронец, которого я кулаком ошеломил и крепко связал ночью, пробравшись в дом жидовина, поведал, что старый купец утонул в одном из походов за дешёвыми рабами, спасая свои деньги во время бури. Торговец успел достать свой сафьяновый кошель с дирхемами и выбежал наверх, но следующий вал отбросил, как щепку, спасительную лодку с охоронцами и могучей дланью швырнул тонущий корабль вместе с торговцем в верчение пенных волн и злого ветра. С того мгновения жизнь потеряла для меня смысл и я готов был умереть.

– Отчего же ты домой не возвернулся, к родным, ведь сколько лет прошло? – спросил Скоморох.

– Пустой я стал внутри, совсем пустой, как бывает орех волошский, зачем же сродникам ту пустоту нести. Да и жёны меня не зря сторонятся, всем в тягость человек, от которого холодом веет. Да и ещё одно меня удерживало, – пастух помедлил с ответом. – Христиане они теперь, хоть и не по доброй воле, да дело сделано. Нет более Дуба, что род наш с Небом соединял, теперь я другой, и они…

Повисло тяжкое, как глыбы земли над ними, молчание.

– А к Полидорусу-то как попал? – снова спросил помощник купца Молчана.

– Смутно помню, как оказался в Херсонесе в ряду, где торговали овцами. Там меня и заприметил Ермолай, которого управляющий климатом патрикия отправил продать овец. Ермолай хитёр, но в овцах не особо разбирается, вижу я это, животных жаль стало, и давай подсказывать ему, что и как лепше сделать.

– Ты кто такой, в пастушьем деле видать толк знаешь? – осведомился работник.

– Пастух – кратко ему отвечаю, а самому и говорить-то не хочется. В общем, привёз он меня к Полидорусу, тому во как пастух добрый нужен был, – провёл Гроза дланью по горлу. – Жил я, как трава или дерево, хотя Полидорус, правду сказать, относился ко мне по-человечески. – Он вдруг замолчал, покаянно опустив голову. – Это, выходит, я, братья, виноват, что вы чуть жизни не лишились, – молвил пастух.

– Ты? – одновременно выдохнули изумлённые изведыватели.

– Да, мне ночью Ермолай, тот, который нас вчера у ворот встречал, предложил хорошо заработать, потому что боялся один в ночь ехать в Херсонес, мол, срочно надо, брат захворал. Я послал его подальше, чтобы он не мешал мне спать. Уснул сразу, как убитый, и не успел сообразить, что Ермолай задумал что-то недоброе. А он, вишь, не к хворому брату поехал, а помчался с доносом на Полидоруса, что тот приютил лазутчиков киевских и поведал им секреты империи. Между мной и Ермолаем давно кошка пробежала, он хитрый, жадный, всё хочет перед патрикием выслужиться за счёт подставы других, всё пытался и меня в свои дела вплести, как лозу в корзину. Но я не думал, что он на Полидоруса доносить станет, хотя у таких людей ни честь, ни совесть даже не ночевала.

– Что же теперь с Полидорусом будет? – забеспокоился Ерофеич. – Может, его выручать надо?

– Ничего не будет, – махнул рукой Гроза. – Вас нет – а значит, и никаких доказательств. А патрикий Полидорусу доверяет, и без его ведома никакая стража ни допросить, ни тем более арестовать Полидоруса не сможет. Да он сам их всех сейчас так накроет, что стражники прощения просить будут! – в очах Грозы впервые мелькнуло нечто похожее на улыбку.

– Не скажи, тайная стража народ серьёзный, то нам не понаслышке ведомо, на собственной шкуре испытали, что в Итиле хазарском, что в граде Булгаре, – озабоченно возразил низкорослый.

Ночью Гроза вышел из убежища и узнал у перепуганной ключницы, что старый воин в приступе гнева убил предателя Ермолая, а когда воины тайной стражи решили схватить его, он начал рубиться с ними и был убит вместе с несколькими охранниками, стоявшими до конца на стороне «хозяина».

– Вот и осуществилось последнее желание Полидоруса, умереть с мечом в руке, – с горечью молвил Скоморох, жалея о гибели старого воина. – Только в Хорсуни нам теперь появляться нельзя, враз тайная стража схватит.

– Но с Молчуном-то обязательно увидеться надо, или хоть весточку передать! – горячо возразил его юный помощник.

– Так я могу сходить, – подал голос Гроза. – Я хозяйский работник, овец продавать часто гоняю на торжище, давно уже примелькался.

Шустрый изведыватель только на несколько мгновений задумался, взглянул внимательно на пастуха, потом на Ерофеича.

– Пойдёте оба, только сделаем так…

* * *

Пастух пригнал своих овец на торжище Херсонеса одним из первых, потому и продал их раньше других. Однако никакой радости от этого, как и в другие дни, не выказал, только повелел молодой гречанке со смоляными кудрями приготовить нехитрый завтрак. Овечий сыр с лепёшкой да пару гроздей винограда девушка быстро разложила на плоском широком камне, постелив на него кусок грубой ткани.

Два крепких вооружённых грека подошли к пастуху и молодой деве. Они молча оглядели их, с удовольствием насыщавшихся своей нехитрой пищей.

– Ты сегодня продавал овец из климата патрикия, а кто тебе это поручил, пастух? – с некоторым подозрением спросил старший.