Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

Их жизнь становилась все более обыденной и в значительной степени ограниченной только Царским Селом. С фронта поступали неутешительные новости, и сестры, особенно Ольга, очень тревожились за отца. Но с офицерами конвоя они всегда чувствовали себя спокойно. Поскольку тети Ольги сейчас не было в столице (она работала сестрой милосердия в Ровно), Анна Вырубова стала приглашать четырех сестер вместе с этими офицерами к себе на чай в свой дом неподалеку от Александровского дворца. «В 4 мы пили чай у Ани с Зборовским и Ш{ведовым} душкой, — записала Ольга 12 октября. — Так рада, наконец увидались и уютно говорили». Татьяна была особенно рада, что в тот же день смогла поговорить по телефону с Дмитрием Маламой, который поручил Анне привезти Татьяне необычный подарок от него — «маленького французского бульдога… невероятно мил. Так рада»[932]. Она назвала собаку Ортипо, в честь коня Маламы[933]. Еще до того как привезти Ортипо, она пишет матери одну из своих типичных записочек с оправданиями:

«Мама, дорогая моя!

Прости меня за эту маленькую собачку. Честно говоря, когда он спросил, приму ли я такой подарок, если он будет от него, я сразу ответила, что да. Ты же помнишь, что я всегда хотела собаку. И только после того, как мы пришли домой, я подумала, что ты можешь быть против… Прошу тебя, милый ангел, прости меня… 1000 поцелуев от твоей преданной дочери… Скажи, дорогая, что ты не сердишься».

Ортипо вскоре учинила жуткий беспорядок во дворце. Она озорничала, устраивала кавардак, а вскоре еще и забеременела, но появилась эта собачка во дворце ко времени, потому что вскоре умерла собака Алексея Выстрел, и Ортипо составила компанию для Швыбзика, собаки Анастасии. Правда, щенки у Ортипо оказались «маленькими и уродливыми», и семья решила не оставлять их[934]. К Татьяниному сожалению, Дмитрий Малама залечил свои ранения слишком быстро. Он был выписан из госпиталя 23 октября. «Ужас, как мне жалко», — вот и все, что она смогла заставить себя записать в своем дневнике[935].

4 ноября сестры Романовы сдали свои выпускные экзамены по хирургии. Через два дня вместе с сорока двумя другими медсестрами они получили документы об окончании курсов в штаб‑квартире Красного Креста в Царском Селе. К этому времени Александра уже организовала семьдесят госпиталей по всему городу и округе[936]. К началу 1915 года, как вспоминал Сидней Гиббс, работа в военных госпиталях «стала средоточием их жизни и увлекательным занятием» для всех четырех сестер Романовых. Было до некоторой степени неизбежно, что обучение двух младших сестер от этого пострадало, «но сам опыт такой работы придавал им столько сил, что, конечно же, этим стоило пожертвовать»[937]. Как в то время писала с энтузиазмом Анастасия своему учителю ПВП: «Сегодня днем мы все поехали кататься, ходили в церковь и в госпиталь, вот так! А сейчас нам нужно пойти поужинать, а затем снова в госпиталь, вот так мы теперь живем, да!»[938] Война, по иронии судьбы, открыла для всех них новые горизонты.

В январе 1915 года на плечи сестер Романовых легла новая забота: Анна Вырубова попала в аварию, когда ехала на поезде Петроград — Царское Село, и получила серьезные травмы. Ее принесли в госпиталь во флигеле в тяжелом состоянии: с вывихом плеча, двойным переломом левой ноги, рваными ранами на правой, черепно‑мозговыми травмами и повреждением позвоночника. Анна сама думала, что не выживет. Приехали ее престарелые родители, Татьяна встретила их в слезах и осторожно проводила к дочери. Валентина Чеботарева живо помнила ту ночь:

«Послали за Григорием. Жутко мне стало, но осудить никого не могла. Женщина умирает; она верит в Григория, в его святость, в {его} молитвы. Приехал перепуганный, трепаная бороденка трясется, мышиные глазки так и бегают. Схватил Веру Игнатьевну {доктора Гедройц} за руку: «Будет жить, будет жить…» Как она сама мне потом говорила, «решила разыграть и я пророка, задумалась и изрекла: «Будет, я ее спасу».

Николай, который тогда приехал домой из Ставки, услышал ответ Гедройц и сказал, усмехнувшись, Вере Игнатьевне: «Всякий по‑своему лечит»[939]. Он еще некоторое время разговаривал с врачом тем вечером, как вспоминала Валентина. Обеим женщинам показалось тогда, что царь «безусловно, ни в какую святость и силу Григория не верит, но терпит, как ту соломину, за которую хватается больная исстрадавшаяся душа». Сам Григорий был заметно утомлен, работая над исцелением Анны. Позже он всегда утверждал, что «поднял Аннушку из мертвых», ведь вопреки всему она действительно поправилась[940].

После полутора месяцев тщательного ухода Анна смогла вернуться домой, но поправлялась она долго и осталась искалеченной на всю жизнь. Между тем в начале года Александра совершенно разболелась, безжалостно измотав себя с первых дней войны, несмотря на свое и без того слабое здоровье. Доктор Боткин прописал ей постельный режим на шесть недель. «Ухаживать за больными, ассистировать на операциях, промывать и перебинтовывать ужасные раны, — писала Александра подруге, — все же менее утомительно, чем часами ходить по госпиталям и разговаривать с бедными ранеными». Она изо всех сил старалась не бросать свою работу в госпитале во флигеле: «Прихожу туда, по возможности не афишируя, но это не часто удается… Самое большое утешение — быть с дорогими ранеными, и я ужасно скучаю по моим госпиталям»[941]. Когда силы совсем оставляли ее, Александра, лежа в постели, читала и составляла на дому отчеты, сама тем временем принимая «много железа, мышьяка и капель от боли в сердце»[942].