Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

Это была одна из тех травмирующих ситуаций, с которыми Ольга уже не могла справляться. Правда, почти всегда она приходила хоть ненадолго, особенно в то время, когда Митя был все еще там. Теперь Татьяна была обрадована возвращением Володи Кикнадзе, который был снова ранен.

Уютные посиделки вчетвером, которые случались в начале лета, опять возобновились, когда по вечерам девушки приходили стерилизовать инструменты и готовить тампоны. «Кто знает, какая драма происходила в душе Ольги Николаевны, — писала Валентина. — Почему она чахнет, стала такой худенькой, такой бледной: она влюблена в Шах‑Багова?» Валентину беспокоило, что сестры так много времени проводили со своими двумя избранниками: «Как только Татьяна Николаевна заканчивает перевязки, она идет делать инъекции, а затем сидит вдвоем с К{икнадзе}… Он садится за рояль, иногда играет одним пальцем и подолгу оживленно болтает с нашей дорогой девушкой». Биби тоже волновалась: что, если Елизавета Нарышкина вдруг зайдет и увидит такую вот «сценку»? Она умрет от шока.

«У Шах‑Багова температура, он в постели. Ольга Николаевна все время сидит у его кровати. Другая пара вчера пришла к ним туда и сидела рядом на кровати, рассматривая альбом. K{икнадзе} обнимает ее. Милое детское лицо Татьяны Николаевны не может ничего таить и вспыхивает. Но разве все это не близость, разве все это не трогательно опасно? Я стала беспокоиться об этом. Остальные начинают ревновать и раздражаться, и я предполагаю, что они сплетничают и распространяют слухи в городе, а возможно, даже за его пределами»[976].

Доктор Гедройц разделяла обеспокоенность Валентины. Они обе чувствовали, что Володя Кикнадзе был бабником и вводил впечатлительную Татьяну в заблуждение. Гедройц решила отправить его в Крым долечиваться, а точнее, как они с Валентиной обе решили, «от греха подальше». Даже Митя, Ольгин «драгоценный», не был во всем безупречен. Гедройц обнаружила, что однажды, когда Митя был пьян, он показывал другому пациенту личные письма, которые Ольга писала ему. «Это положительно последняя капля! Бедные дети!»[977]

* * *

А в Ставке 3 декабря 1915 года Николай записал в своем дневнике, что «у Алексея вчера началась простуда», он стал чихать, и у него открылось носовое кровотечение[978]. Поскольку кровь не удавалось остановить, доктор Федоров посоветовал отправить Алексея обратно в Царское Село. 6‑го числа, когда они приехали, Анну Вырубову потрясла

«восковая, могильная бледность маленького заострившегося лица мальчика, которого с бесконечной осторожностью принесли во дворец и положили на его маленькой белой кровати. Над окровавленными бинтами его большие голубые глаза смотрели на нас с невыразимой печалью, и всем вокруг кровати казалось, что последний час несчастного ребенка был уже близок».

Конечно, отправили за Григорием, и тот вскоре прибыл. Совсем как и раньше, он постоял немного у кровати Алексея и осенил его крестным знамением. Затем он повернулся к Александре и сказал: «Не беспокойся, ничего не случится», — а затем уехал[979]. Она тем не менее сидела с сыном всю ночь и не ложилась спать до 8 часов утра следующего дня. «Через полчаса она встала и пошла в церковь», — писала Татьяна Валентине[980]. На следующий день был вызван специалист, которого звали доктор Поляков, и ему удалось прижечь кровотечение. Алексей оставался в постели до 18 декабря, но был все еще очень слаб. 12‑го числа безутешный Николай вернулся в Ставку в одиночестве.

По мере того как приближалось Рождество 1915 года, Ольга и Татьяна мрачнели: Митю и Володю вскоре должны были выписать из больницы. Девушки просили мать замолвить словечко, чтобы те могли хотя бы остаться на праздник. 26‑го девушки «договорились прийти буквально на часок, чтобы сделать перевязки» в госпитале во флигеле, хотя и не без «тайной мысли» поболтать с Митей и Володей, как прекрасно знала Валентина. Она не могла дождаться отъезда Кикнадзе, который, как она слышала, хвастался своей победой. «Люди сплетничают, они видят, что он постоянно уводит ее в сторону в палате, подальше от остальных… постоянно шепчет ей что‑то тихонько, скрытно, вполголоса». Доктор Гедройц была «в ярости» из‑за его недостойного поведения[981].

30 декабря 1915 года Ольга с сожалением записала в своем дневнике, что «Митя был на комиссии, после пришел, и почти все время вместе сидели, играли в маленькие шашки и так просто. Хороший какой, Господь знает». Вечером она говорила с ним по телефону и услышала новость, которой она страшилась: «Неожиданно получил предписание из полка ехать на Кавказ дня через два»[982].

К весне 1916 года в Российской империи обострилась ситуация с беженцами. Беженцами стали около 3,3 миллиона человек, многие из которых были евреями, покинувшими черту оседлости из‑за боевых действий на Восточном фронте[983]. Возникла острая необходимость организовать больше лагерей для беженцев, детских приютов, столовых. Великая княгиня Татьяна Николаевна опубликовала в российской прессе прочувствованную просьбу своего комитета о помощи. Она писала:

«Война разорила и разбросала миллионы наших мирных граждан.

Лишенные крова, без куска хлеба, несчастные беженцы ищут убежище по всей земле… Я обращаюсь к вам, ко всем добросердечным людям, с просьбой помочь беженцам физически и морально. По крайней мере утешить их тем, что вы понимаете их и сочувствуете их безграничной нищете. Вспомните слова Господа нашего: «Я взалкал, и вы дали Мне есть мясо; Жаждал, и вы напоили Меня;…Был странником, и вы приняли Меня» {Матфей, XXV:35}[984].

Татьянин комитет не только стремился обеспечить беженцев всем необходимым, но и переписать их и воссоединить семьи, разделенные в результате боевых действий. В частности, он многое сделал для благополучия детей, многие из которых прибывали из зоны боевых действий в плачевном состоянии, слабые от голода и завшивевшие. Комитет создавал для них детские дома и школы. В начале 1916 года в Петрограде под эгидой комитета был открыт седьмой дом для детей‑беженцев и их матерей. Средства на его создание были собраны американцами, живущими в Петрограде, во главе с женой посла США госпожой Джордж Мари; в том же году американцы пожертвовали пятнадцать полевых медпунктов[985]. Британцы также принимали участие в этой работе. В Британский родильный дом в Петрограде они направили группу медсестер и врачей. Комитет, возглавляемый Татьяной, оказывал этому роддому финансовую помощь в размере 1000 рублей в месяц[986].