Тишина - Питер Хег

Каспер чувствовал, как меняется его взгляд на город. Прежде он считал, что город стоит на известняке и глине. Но оказалось, что это не так. Город покоился на отходах и разлагающихся останках своего религиозного прошлого.

Он настроил молитву. Единственное, на что можно было положиться. И еще на любовь. Да и то неизвестно.

— Пять тысяч человек.

Это Стине прошептала ему на ухо. Он всегда любил ее дыхание, оно менялось в зависимости от ее настроения — а может, в зависимости от его? Сейчас в нем чувствовался привкус керосина.

— По приблизительным подсчетам матери Марии. Когда Глория рассказала о тех веществах. Во всем мире пять тысяч человек. Знакомых с подобным состоянием. Не принимавших химические вещества, но переживших нечто подобное. Людей, которые обнаружили, что действительность — это птичья клетка. И которые ищут двери, ведущие наружу.

Он обернулся и посмотрел ей в глаза. Она вместе с Синей Дамой и Кларой-Марией вполне могла бы организовать компанию. Которая сдавала бы пронзительный взгляд в аренду фирмам, занимающимся сносом зданий.

— Мы видели тебя по телевизору, — сказала она. — Мы с сестрами. Двенадцать лет назад. В антракте, когда все замолчали, Мария сказала: «Он один из тех, кто знаком с этим состоянием. Он ищет». И смотрит на меня. А потом говорит: «Ты могла бы встретиться с ним». А я говорю: «Зачем мне это?» А она говорит: «Чтобы помочь ему искать. И потому, что он кое-что знает о детях». Вот поэтому я и пришла. А там уж — как получилось.

— Отчего же такая неприветливость? Бегство по Странвайен? С самого начала?

Она запнулась.

— Когда я оказалась рядом с тобой, я почувствовала все то, над чем ты не властен. Твой внутренний беспорядок. И что-то еще. И вдруг все показалось непредсказуемым. Неконтролируемым.

Уже несколько минут он слышал впереди какой-то шум. Похожий на звук больших турбин. Теперь звук стал отчетливее, усилился, стал напоминать звук водопада. Вагонетка остановилась. Туннель заканчивался бетонной стеной. Под их ногами темная вода уходила через решетку.

— Обеденный перерыв, — объявила Стине. — Три минуты.

Сестра Глория открыла рюкзак. Раздала всем бутерброды с сыром. Каспер перекладывал свой бутерброд из одной руки в другую. Как можно было ожидать, запах канализации никуда не делся. К нему не удалось привыкнуть. Он еще усилился. И смешивался теперь с запахом разлагающихся жиров, напоминающим возведенный в какую-то зверскую степень запах из слива кухонной мойки.

На стене туннеля бросалась в глаза металлическая крышка, Стине откинула ее красным пожарным ломиком. За крышкой обнаружилось световое табло, каких Каспер прежде никогда не видел. Франц воткнул провод своего ноутбука в разъем рядом с табло. Они со Стине склонились над дисплеем.

При этом Стине ела. Как ни в чем не бывало. Он вспомнил, как она впервые вошла к нему, когда он был в туалете. Это было во время его утренней дефекации, его ритуального стула. Из маленького магнитофона, стоявшего на полочке, доносились звуки BWV565,[91]исполняемой на восстановленном барочном органе в церкви Святой Кристины в Фалуне. Стине открыла дверь, вошла и сделала музыку потише. В руке у нее был бутерброд примерно такого же размера, как и сейчас. Но с авокадо и камамбером из сырого молока.

— Мне надо сказать тебе что-то важное, — сказала она.

Он почувствовал, как в животе у него все сжимается. Все живые существа хотят, чтобы их оставили в покое, когда они испражняются. Невозможно дать сдачи, одновременно расслабляя нижнюю часть тела. Невозможно боднуть другого человека головой. Переписываться с Налоговым управлением тоже не получится.

Она откусила кусок бутерброда. Ей было все равно. Он неожиданно понял, что даже самые глубинные наши комплексы обусловлены культурой. И что Стине каким-то образом удалось от них освободиться.

— Я кое-что поняла сегодня утром, — сказала она. — Как только ты открыл глаза. И день только начался. В ту минуту мне показалось, что я сижу у твоего смертного одра.

Он ничего не мог ей ответить. Он сидел на горшке. А она говорила как героиня шекспировской пьесы. Он совершенно не понимал, что ему делать в такой ситуации.

— В это мгновение, — продолжала она, — я поняла, что люблю тебя.

Что он должен был ответить? В такой обстановке?

— Может, ты выйдешь, — сказал он тогда. — Мне нужно подтереться.

Она подняла голову от ноутбука.

— Мы находимся недалеко от центральной насосной станции, потом трубопровод уйдет вниз, под воду. На другой стороне должна быть новая труба, которая еще не использовалась. Но нам надо миновать насосный агрегат.

Она уткнулась обратно в дисплей. Каспер услышал рядом отца. Максимилиан опирался на один из костылей Франца. Африканка засунула пакеты с растворами в карманы его комбинезона. Отец и сын посмотрели на двух женщин и молодого человека, склоненных над компьютером и световым табло.

— Они похожи на солдат, — заметил Максимилиан. — Солдат спецподразделения. Но в них нет злобы. Что ими движет?

Каспер услышал, как их с отцом системы синхронизируются. Такое бывает во всех семьях. Между всеми людьми, которые любят друг друга. Но редко. И как правило, никто этого не замечает. Не замечает, что на долю секунды исчезают маски. Неврозы. Глубинные травмы. На долю секунды исчезают все проступки прошлого, которые мы тщательно храним в памяти на случай, если понадобится шантажировать друг друга. На мгновение все они исчезают, и ты слышишь обыкновенную человечность. Хрупкую, но устойчивую. Среди крыс, насосов и потоков нечистот.

— Ими движет, — продолжал больной, — нечто такое сильное, что они готовы пойти на смерть ради этого. Я это слышу. Что это?

Каспер услышал тоску в голосе отца.

— Твоя мать… и Вивиан, — продолжал Максимилиан. — Эти две женщины. С ними я был уже почти готов стать самим собой. Но тем не менее. Когда доходит до дела, не хватает смелости. И также с любовью к цирку. Я не мог решиться. И с любовью к тебе.

Они посмотрели друг другу в глаза. Ничего недосказанного не осталось.

— Кстати, о тебе, — продолжал Максимилиан. — Ты лучшее, что мы с Хелене сделали. Многое другое было хорошо. Но ты — самое замечательное.

Каспер протянул руку и прикоснулся к щеке больного. В течение минуты Максимилиану удавалось выдерживать эту напряженность, затем он отвернулся. И тем не менее, насколько Каспер помнил, это был его самый продолжительный контакт с отцом.

— Вода откачается за сто восемьдесят секунд, — сказала африканка. — Потом мы сможем пройти.

Каспер услышал, как меняется звучание огромного насоса. Он обернулся к блестящему цилиндру размером с бродильный чан в пивоварне. Стенки его сверкали от конденсата. Там, где вода стекала на бетонный пол туннеля, против всех законов природы росла трава, темно-зеленая, с блестящими листьями. Стине наклонилась и сорвала листок. Она поднесла его к лицу Каспера. На темно-зеленой глянцевой поверхности блестела капля воды.