Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

Явление человека по имени «Гай» было закономерным и ожидаемым. Даже странно, что он медлил с визитом. Видимо, готовился. «Гай» явился не с пустыми руками. На стол перед императором легли десять пухлых папок.

– Тебе, Август, непременно надо в них заглянуть, – сообщил «Гай» доверительно.

На той, что лежала сверху, было написано «Сенат».

– Здесь есть дело каждого, – скромно заметил «Гай». Надеялся, что император оценит весомость проделанной работы. Август взвесил папку на руке. Она в самом деле была тяжела.

– Наш человек на «Сапфо» оказал небольшую услугу, – напомнил «Гай».

Постум не стал спрашивать, кто взорвал пытавшийся скрыться корабль. Видимо, «Гай» полагал, что этим взрывом удружил императору. И ждал награды.

– Твои люди держат Туллию под арестом в Дакии, – напомнил «Гай».

– Она хотела мной руководить. Мне это не понравилось, – император недвусмысленно подчеркнул голосом два глагола «руководить» и «не понравилось». – Но я уже послал приказ её освободить.

– Она будет прекрасным секретарём, Август.

– Зачем тебе это? Я же знаю, кто она… Впрочем… я подумаю. Кстати, это копии или оригиналы?

– Оригиналы.

Значит, копии «Целий» решил оставить себе. Ну что ж, у императора есть место для хранения этих папок. Сундук Марции. Прежде он был набит грязным золотом. Теперь – просто грязью. Ещё не скоро у римлян пропадёт желание торговать этим сомнительным товаром.

«Получив власть, ты должен отказаться от власти», – вспомнил он слова Элия.

Но не теперь же. Ещё не теперь. Но кто знает, когда наступит нужный момент? Элий знает. И он подскажет.

В Рим Гепому возвращаться было нельзя – как и всем, претендующим на триумф. Но он ожидал возвращения в Город в одиночестве. Что гению делать в толпе шумных придворных? Гепом вернулся на время в родную стихию – то есть на огромную помойку, куда выкинули многое из того, что прежде составляло славу Бенитова времени. Потом люди схватятся и будут искать кинжалы преторианцев той поры, портреты и плакаты и покупать их за бешеные деньги, лаская в душе рабское желание реветь вместе с толпой от восторга. Каждое время должно быть сохранено, каждая вещь должна быть сохранена. Это принцип Гепома. Ему плевать, что эти вещи значили прежде. Они, униженные своей ненужностью, смертельно оскорблённые людским пренебрежением, должны быть взлелеяны помойкой и преданы существованию после своей жизни. Помойка – это вещевой Аид, но как в любом мире, у вещей тоже есть Элизий. Для вещей Элизий – это музей. А Тартар – мусороперерабатывающий завод. И между этими двумя полюсами абсолютного блаженства и неотвратимого уничтожения – сумрачный, бездвижный мир теней – Аид. Несуществование. Помойка.

Здесь даже люди особые. Те, чья жизнь в обычном мире закончилось. Вот, к примеру, этот бритоголовый, что роется в ворохе старой одежды. Ищет неумело: сразу видно, новичок. Прежнюю жизнь только что оставил, а к новой не привык. Гепом подошёл.

– Чем могу помочь? Что найти?

Человек поднял голову. И Гепом узнал Бенита.

– Мне нужны брюки, куртка, башмаки. Все незаметное. Но не грязное. – Губы бывшего диктатора брезгливо дрогнули. Ему было противно надевать чужие вещи.

Но разве на помойке есть что-нибудь чистое? И все же…

Гепом раскидал тряпки и вмиг отыскал все что нужно. Бенит взял с тихой покорностью. Поблагодарил.

– У меня сейчас нет денег, – признался бывший диктатор, – но в будущем тебе заплатят. Ах вот! – он спохватился и отдал Гепому аккуратно перевязанный бечёвкой пакет. – Решил выбросить. Но может, и не надо бросать.

Гепом надорвал край пакета. Он так и знал. Тога, пурпурная тога. Но он не стал делать выводов. Гений помойки никогда не делает выводов. Он лишь хранит то, что было и закончилось. У него была белая тога с пурпурной полосой, теперь будет просто пурпурная.

«Император Постум Август даровал Сервилии титул Августы». «Сегодня состоится триумф Гая Мессия Деция Постума Августа и его отца Гая Элия Мессия Деция».

«Акта диурна», 7-й день до Ид октября[55]

Колесница, запряжённая четвёркой лошадей, ждала Постума. Он взошёл на неё, и коней повели под уздцы. За спиной Постума стоял «государственный раб» – ещё с древних времён его так называли, хотя давным-давно эту должность занимал человек не рабского сословия. «Раб» держал золотой венок Юпитера над головой триумфатора, толкал счастливца в спину и время от времени говорил:

– Оглянись. Ты все ещё человек.

Элий ехал вслед за колесницей верхом на белом коне. И вправду, его роль не так уж велика. Он был всего лишь помощником и защитником. Сверкали золотые звезды на пурпурной тоге, золотые листья венка царапали кожу на лбу.

Путь триумфатора всегда один и тот же – он начинается на Марсовом поле, затем, пройдя через триумфальные ворота и очистившись от всей крови и скверны войны, процессия двинется мимо театра Помпея, мимо цирка Фламиния, пройдёт через Карментальские ворота, минует Бычий рынок, Велабр и, просочившись в расщелину между Большим цирком и сверкающими золотом дворцами Палатина, свернёт на улицу Триумфаторов, минует Колизей, свернёт ещё раз, налево, на Священную дорогу, чтобы выйти к форуму, где победителей встретят сенаторы. Шествие закончится у храма Юпитера Всеблагого и Величайшего на Капитолии.

Вот и триумфальные ворота. Проходя под ними, воин очищается от смертей и крови, от самой войны, и только теперь вступает в Город. Постум въехал под арку и скрылся в темноте. Будто исчез. Но он выедет на другой стороне в свет. Да, уже выехал, судя по радостным крикам. Теперь черёд второго триумфатора.

Пусть боги снимут с души Элия тяжесть всех убийств. Пусть отныне он будет чист. Пусть отныне… Он погрузился во тьму. Мимо проплыли золочёные барельефы. Он был вигилом и волонтёром Либерты. Гладиатором, сенатором, Цезарем, бойцом. Элию казалось, что он сбрасывает одежды одну за другой – пленника, раба, изгнанника, опять гладиатора, вновь римского гражданина, патриция и, наконец, триумфатора. Покровы слетели все до единого. Ему стало казаться, что он наг. И при этом будто одет огнём, и огонь этот его не сжигает, но очищает. Вся жизнь плясала в сполохах этого огня. Он сражался на арене, заседал в сенате, обнимал Летицию, бился насмерть на стенах Нисибиса, полз на коленях под ярмом, сражался с самим Сульде, останавливая кровопролитие, поднимал на руки малютку Тиберия, скакал по залитой дождём дороге рядом с Постумом. И вновь, уже в последний раз, принимал бой с варварами… И все одновременно. А впереди его ждала небывалая слава. Та слава, что не имеет ничего общего с тщеславием. Слава, Глория, богиня. И вдруг почудилось Элию, что в полукружии пролёта видит он не Широкую дорогу, а огромный овал Колизея. Но то был совсем иной Колизей, не чаша, полная человеческой и звериной крови, пролитой за много веков, – в пурпурном море была капля и Элиевой крови, а символ бессмертия и вечности. Несокрушимость – вот символ этой громады. Колизей, который ожидал Элия, был предназначен для новых битв и новой славы. Слава Элия, Глория Рима, богиня мира. Та слава, что не громыхает щитами, не визжит тысячами труб, но от которой сжимается сердце, так сжимается, что на глаза сами собой наворачиваются слезы.