Взрослая колыбельная - Юлия Шолох

— Тем более мы сможем навестить их по дороге обратно, — закончила Лелька.

Обратно? Дыхание аж остановилось. Ни разу не думала об обратном пути. Нужно вроде радоваться, что повидаешь Белку, отдохнешь после всего, после порчи этой, но сама дорога обратно, сам факт возвращения… Откуда такое неожиданное ощущение, будто в тюрьму возвращаться придется?

Совет с сыскарями прошел спокойно, ровно. Мы с женщинами явились, когда все уже были в сборе. Более того, напротив сыскарей сидел Волин и заканчивал рассказ, с чего все началось и чем закончилось. Не знаю, что он обо мне говорил, но мы застали слова про его последний поход день назад, когда он снова пытался найти тело ведьмы и не нашел. Это всех встревожило — впрочем, как тревожило и меня, — даже больше, чем мертвая земля, которую до сих пор не удавалось оживить.

— Ладно, Волин, спасибо. — Макарский перевел взгляд в мою сторону. — Теперь ты, Катерина. Говори, что и как было.

Рассказ вышел коротким. Пошла, нашла, убила. Лелька напряглась за моей спиной, она не знала, каким способом я остановила ведьму. Теперь знает. Не подвела — ее горячее сочувствие имело аромат, как у домашней выпечки.

Сыскари уточнили пару мелочей про силу, которая неизвестно где, и задумались.

Лесник, сидевший чуть впереди, обернулся и вдруг увидел Лельку рядом со мной. Его глаза расширились, и он слегка побледнел. Лелька с улыбкой кивнула. Он ответил на приветствие и отвернулся, но стал какой-то напряженный, по всей фигуре видно. Неужто испугался моей подружки?

А она, смотрите-ка, поглядывает на него с ободрением!

После недолгих обсуждений было решено, что сыскари, в том числе я, с утра отправятся в середину порчи — разбираться на месте. Знахари и ведуньи продолжат искать способ оживить землю на заимке.

— Волин, ты пойдешь с нами, — приказал Макарский под конец, используя свой фирменный взгляд и голос, которыми отделяет работу от обычной жизни.

Крайне вежливое обращение для того, благодаря кому Волина осудили. Судя по взглядам, Макарский испытывает к леснику чуть ли не уважение, что странно.

Не думает ли так же Лелька, спросила я по дороге обратно, не сдержавшись. Уж больно интересно стало.

— Да, похоже на то! — усмехнулась подруга. — Волин же главой рода должен был стать, при такой должности всех серьезных фигур приходится на виду держать. Каждого из Первых сыновей Макарский знал, что свои пять пальцев. Но без колебаний поймал и отдал под суд. А ведь привязываешься к подопечным даже на расстоянии. И неприятно жизни ломать, пусть даже тот сам виноват. Но как сломал… Я гляжу, и дом у него, и работа, и в Хвощах местные поют-заливаются, ах какой у них лесник, какой помощник да защитник! Макарский тоже ведь все это слыхал. А уж старостиха…

— Да, — стало смешно, — она ему все жену подбирает. Даже меня пыталась сосватать.

— Правда?

Я тут же поняла, что ляпнула лишнее, но Лелька и сама отступила, задумалась и протянула:

— Да-а, выучку никуда не денешь. Стать главой рода — это тебе не мелочи…

— А не стал.

Я поморщилась собственным словам. Жалость опять голову поднимает, сколько ее ни дави. Почему я его жалею? Или нет, не его. Скорей гипотетического юношу, который враз всего лишился, пусть и по собственной вине. Жалею, как жалко любого, кто по дурости загубил собственную жизнь, сломал на корню и никогда уже ничего не срастется обратно.

— Не знаю, почему мне его постоянно жаль, — неожиданно призналась я.

— Но ведь он твой суженый. Конечно, тебе его жаль, — Лелька снисходительным жестом взяла меня под руку. — Даже если разум твой возмущен и обижен, сердце будет жалеть, ничего не поделаешь. А он так сильно изменился! Думаю, в лучшую сторону. Вот сейчас тебе и нужно было появляться, а не тогда. Рановато ты явилась, вот что я тебе скажу.

— Ага. Если бы не явилась тогда, у него уже семья была бы, пост главы да детей с дюжину. Так что с моей колокольни не важно — сейчас, тогда… — Я легкомысленно отмахнулась, мол, все одно без толку. Не везет, так ничего не поделаешь.

— Ладно, Катя, занимайся пока делами, не думай ни о чем. И молись, чтобы я не стала расспрашивать, как вы вдвоем порчу останавливали и не отвлекались ли на другие вещи?

Хорошо темно. Моих красных щек не видно.

— Леля, ты забываешься, — прошипел кто-то моим надменным голосом.

— Ничуть не бывало, — невозмутимо ответила она. — Просто хочу, чтобы ты тоже мучилась. У меня трое детей! Даже у Белки двое! Каждый день крики, готовка и уборка. А ты одна у нас ходишь как королева, неторопливо, голову задрав, и жизнью наслаждаешься. Спишь в тишине, уборкой руки не пачкаешь. Никому попу не моешь и не мечтаешь хотя бы о минуте тишины! Нет, пора и тебя припахать!

От удивления я даже промолчала. Странно она как-то говорит. Разве семья и дети не благо? Почему она так говорит, будто это мучения?

Впрочем, в одном Лелька права — вначале дело, отдых потом.

С рассветом наш отряд выдвинулся в центр порчи. Не хотелось бы на мертвой земле ночевать, но дошли до ведьмовской хижины мы ранним вечером, так что придется. Не представляю, как тут лесник ночевал в последнюю неделю. Тут же жутко. Насмотришься на окружающий тлен, и выть охота с тоски. Хоть народу много. Какой-никакой шум, движение, жизнь.

Хижина появилась из-за камней, и такое вдруг навалилось знакомое до боли чувство — то, где я одна и помощи ждать неоткуда. Ноги сами собой остановились. Так хочется поддержки, чтобы кто-нибудь хоть руку протянул, хоть в голос кричи.

— Ты в порядке?

Рядом оказался Ревень, один из сыскарей, которому до пенсии пару лет осталось. Всегда помогал мне, чем мог, многому научил и вообще приятный человек. Даже слишком приятный для такой профессии. Пьет только много, но кто без греха?

— Да, все нормально.

А глаза возвращаются к леснику, который впереди с Макарским идет. Выходит, рука мне нужна не чья-нибудь, а Волина?

Было бы смешно, не будь так печально.

В прошлый раз это место давило больше. Ну конечно, я была уставшей, напряженной, а сейчас воздух казался не таким густым и удушающим, да и солнце палило так, что сомнений не оставалось — никакого колдовства вокруг не осталось, оно ведь приглушает свет и звуки, как полиэтиленовая пленка. Ты под колпаком словно в пакете ходишь.

Ведьмы на том месте, где я ее оставила, не было. Глазам своим не верю. Нет, я, конечно, слышала слова лесника и понимала, что он говорит, но почему-то пребывала в уверенности, что стоит прийти, как я безо всяких проблем пойму, где тело. Но вот примятые сухие травы и ветки, и след крови, черной, как смола… И больше ничего.

— Тут она была?

Рядом нарисовался Макарский.

— Да. Тут я ее оставила, и она была мертва!

Я опустилась на колени прямо в труху, бог с ними, со штанами, новые куплю. Подавила желание рыть землю руками, тело не могло просочиться в нее, как вода. Что же произошло?!