Не время умирать - Ян Валетов

Граната покатилась по металлу навстречу следопытам. Они не видели момент броска. Тим сделал это так, как его учила Белка: не швырнул смертоносный кругляш, а катнул в сторону врага, а сам прижался к полу, прикрываясь дверью и высоким порогом. Взрыв получился негромким. Хлопнуло, вздрогнул пол, осколки простучали по стене и дверному полотну.

Ревел ураган – от воя ветра закладывало уши, шумел разъяренный океан, в борт лайнера ударила следующая волна… Книжник осторожно выглянул наружу, слегка приподнял голову над порогом.

Огромная зловонная пасть распахнулась перед ним, в дюйме от носа лязгнули клыки. Книжник отпрянул, заорал, заглушая шторм и прибой одновременно. Вольфодог зарычал в ответ и бросился вперед. Тим никак не успевал поднять оружие. Распахнутая пасть надвигалась как раз на область паха, Книжник успел представить себе, как в мощных челюстях хрустнут его гениталии, но зверь снова не достал: его зубы клацнули между коленями отползающего на заднице Тима. Книжник поднял пистолет и тут увидел, почему вольфодог промазал дважды.

Половина зверя прыгает значительно хуже, чем целый. До мошонки Тима пыталась добраться лишь половина туловища вольфодога. Передняя часть. Задней части животного не было, вместо нее зверь волочил по палубе гирлянду кишок.

Вольфодог еще раз рванулся к врагу, но это был уже не прыжок, а последняя беспомощная попытка достать своего убийцу. Тим встал и выстрелил в громадную лобастую голову. Без злобы за пережитый ужас, исключительно чтобы прекратить страдание. Он шагнул через порог, держа оружие наготове. Лайнер снова принял в борт удар прибойной волны, и палубу захлестнуло пеной. Возле двух мертвых тел, лежащих рядом, пена стала розовой. Океан слизывал кровь. У него сегодня выдался урожайный день.

До кормы Книжник добрался не сразу, его два раза чуть не смыло в воду по дороге. Прогнивший металл палубы все еще держал удар, но было очевидно, что в скором времени ржавчина, время и соленая вода возьмут свое. Тим брел к тайнику с плотом и искренне надеялся, что не ошибся в своих предположениях и Сибилла с бэбиком и Мо ждут его в кладовой на корме. Он легко отыскал нужную дверь и шагнул внутрь, расплываясь в приветливой улыбке. Но улыбка замерзла на его губах.

Кладовая была пуста.

На нижних палубах звуки шторма тоже слышались отчетливо. Когда в борт била очередная волна и судно содрогалось, словно умирающий в агонии, по чреву корабля разносило густой металлический гул, настолько низкий, что у Тима неприятно деревенели мышцы шеи и спины.

Несколько раз он натыкался на следы ожесточенных схваток: то свежая кровь на металлических настилах, то россыпь стреляных гильз, то окровавленные тряпки, а то и части тел (россыпь отрубленных пальцев, отхваченное под корень ухо, часть щеки вместе с носом) или трупы разной степени поврежденности. К счастью, все тела и их фрагменты принадлежали чужакам. Двое его спутников, причем одна из них с маленьким бэбиком под бронежилетом, оказались грозной боевой силой. Смешно? Но мертвецам, судя по всему, смешно не было.

Сибилла мстила за свой мертвый город и защищала детеныша. Пожалуй, даже Айша, при одной мысли о которой Книжника до сих пор трясло от ненависти, была не настолько сильна и жестока. Даже Белка, хотя кого-нибудь круче Белки сложно было себе представить, наверное, так не смогла бы.

А эта маленькая худая герла оказалась смертоноснее вайпера. Желание отомстить – оно хуже жажды, хуже голода. Оно пылает, как негасимый огонь, выжигая внутренности мстителя до тех пор, пока не захлебнется в крови, и делает монстра из кого угодно.

Но пока месть горит в сердце – она творит чудеса. И не дай никому Беспощадный видеть эти чудеса…

Бегун не отставал от жрицы ни в жестокости, ни в стремительности, и это не удивляло – вождь Парка всегда был крут и скор на расправу, но все-таки не так мотивирован. Поэтому из десятка мертвецов только четверо были застрелены, остальных Сибилла порубила на мелкую щепу в ручном режиме. Книжник уже знал, как она умеет: возникнуть из ниоткуда, нанести серию стремительных ударов – и испариться, словно не было ее, еще до того, как тело убитого вэрриора упадет на настил. У Беспощадного не было герлы, но если бы она была… Книжник знал, кто бы мог претендовать на это место!

Найдя очередную россыпь гильз и кровавые потеки на массивной станине какого-то сгнившего дотла генератора, Тим с облегчением перевел дух.

Его спутники все еще были живы и продолжали успешно отстреливаться от преследователей. Оставалось только найти их в лабиринте замусоренных корабельных коридоров, в густой, как смола, и такой же абсолютно непроницаемой тьме вонючих трюмов, куда он забрел в поисках.

Сюда никогда не проникал свет. Даже молнии, выжигавшие глаза снаружи, были бессильны рассеять слепоту нижних палуб. Но Сибилла с Бегуном и их преследователи находили друг друга в этих лабиринтах, значит, и он мог найти их следы.

Сначала Книжник осторожничал, но отсутствие звуков погони помогло преодолеть страх, и он начал подсвечивать себе дорогу фонариком. Несколько нажатий на рукоять, жужжание динамо, дрожащий луч, прошедший через треснувшую линзу, разгоняет смоляную тьму… Несколько мгновений ожидания – и снова жужжит старая динамо-машинка. Он продвигался на десять футов, потом еще на десять, потом еще… Шаг за шагом.

Если Сибилла с Грегом погибнут…

Если погибнет Мо… То тогда у него появятся новые причины отомстить. Да, это глупо. Но смерть за смерть. Глаз за глаз. Если они погибли, то он убьет столько врагов, сколько сможет убить.

Книжник замер, невольно зажмурился и затряс головой.

Он только что процитировал Закон. Закон своего племени – племени Парка. Смерть за смерть, глаз за глаз. Пусть враг сдохнет первым!

Он ненавидел Закон, когда жил изгоем в парковой Библиотеке.

Он ненавидел Закон, когда вместе с Белкой искал Лабу.

Он ненавидел Закон всегда – сражаясь и любя, а сейчас невольно придумывал его заново.

«Больше всего я мечтал изменить нашу гребаную жизнь, – подумал Книжник, делая очередной десяток шагов по ржавому настилу, – а в результате – жизнь изменила меня. А сама она… Сама она осталась прежней.

Все то же, все те же, все о том же…

Хочешь выжить – стреляй! Пусть другой сдохнет первым! Я думал, что, уничтожив Беспощадного, сделаю мир лучше. Но Беспощадный – часть этого мира, это я в нем чужой! Я – никто! И все, что я делаю, Беспощадный превращает в говно. Сжирает ухмыляясь, переваривает, довольно порыгивая, и высирает, хохоча мне в лицо. Он все превращает в говно: и добро, и надежду, и…»

Он чуть не подумал «и любовь», но споткнулся об эту мысль.

Неправда! Его любовь не превратилась в говно. Беспощадный, будь он проклят, не смог этого сделать! Любовь не умерла вместе с Белкой, часть ее до сих пор жила в Книжнике, и он скорее дал бы отрезать себе руку, чем забыл, что в его жизни была герла, чьи волосы пахли счастьем.