На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

ее в КГБ, сказал, что это написал Олег). Там был параграф о запрещении КПСС в будущем государстве.

Олег объяснил, что он переписал ее из какой-то книги и хотел послушать обоснованную критику программы умным членом партии М.

Адвокат попался удачный. От требовал переквалификации статьи «антисоветской пропаганды» на «клеветническую» и добился своего.

И Олегу дали 3 года по этой статье.

Мне передали, что на меня свидетели по делу Бахтирова тоже дали много показаний, а Олегу во время следствия было сказано:

— Твой шеф Плющ — шизофреник и сейчас в больнице.

Поэтому Олег был удивлен, увидав меня на суде.

Одного из свидетелей, сына генерала, я встречал ка-то раньше. Авантюрист. Уговаривал меня заняться созданием подпольной террористической организации. Я высмеял его тогда, а на следствии свои планы он приписал Олегу и мне. Странно, что эти его показания так и не появились на суде…

Мать Олега предупредили, чтоб она не встречалась со мной, иначе Олегу будет хуже.

Я слетал за самиздатом в Москву.

Прочел, наконец, книгу Роя Медведева о Сталине. Много фактического материала по истории сталинизма, но желание нетендециозности, объективизма изложения и принципиальная аконцептуальность привели Роя к необъективности в трактовке сталинизма, близкой к хрущевской.

В отличие от Хрущева это честная, но не смелая мысль. Чувствуется желание не видеть причин более глубоких, чем изоляция страны, подрыв производительных сил войной и т. д. Я пришел к выводу, что это еще один вид немарксиста, считающего себя марксистом. Ведь марксист должен быть беспощадно смелым в своем анализе. Бели бы Медведев смягчал свой анализ из страха перед КГБ, тогда другое дело. Но он смел в действиях и недодумывает, видимо, искренне.

Москвичи получили тюремные записи П. Г. Григоренко. Избиения, циничные заявления тюремщиков о том, чт<* смерть его им желательна.

Цинизм как метод воздействия на психику политзаключенных проанализирован был в переведенной А. Фельдманом из «Литерарных листов» статье Иво Понделичека «Как убить человеческую личность».

От имени группы коммунистов я написал письмо в газету «Унита» (копии «Юманите», «Морнинг Стар», кардиналу Кенигу, Луи Арагону, Бертрану Расселу, Ж. П. Сартру, Генриху Бёлю, д-ру Споку и госпоже Кинг). Краткое изложение его было помещено в «Хронике» № 12. В нем были упреки западным коммунистам, которые слишком мягко критикуют действия КПСС. Я попытался также в целом обрисовать положение в стране и призывал коммунистов разработать научную теорию современного общества.

Попало ли оно западным коммунистам — не знаю. Но, если б и попало, мы бы не получили ответа — уже был печальный опыт. И это подрывало всякую веру в то, что коммунисты изменились.

В Киеве нарастала кампания против Дзюбы. В «Литературной Украине» появилась, наконец, ответная статья Дзюбы, в которой клеймился украинский буржуазный национализм эмигрантов.

Начались споры среди друзей Дзюбы, даже среди не знавших его лично.

Я пошел с женой к нему домой. Иван объяснил, что ему показали много статей из эмигрантской прессы, где Дзюбу превозносили, а его марксизм рассматривали как хорошую маску для украинского национализма и даже фашизма (я читал уже здесь, на Западе, некоторые столь же идиотские статьи, помогающие КГБ судить и травмировать людей, которых они, эмигранты, «поддерживают»)

Заговорили о слове «националист», которое Дзюба клеймил. Ведь это слово употребляется КГБ против всех, кто любит свою Родину — не Россию. Лингвистическая неточность Дзюбы поэтому стала политической ошибкой. Дзюба согласился с такой трактовкой. Я советовал ему уточнить свою позицию, выступив‘ против хонхретных украинских фашистов, а не абстрактных врагов. И написать это для самиздата, а не для «Литературной Украины», которая переврет. И подчеркнуть свою позитивную позицию по национальному вопросу, т. е. повторить основное из «Интернационализма…» (против русификации). Дзюба соглашался с этим. Договорились мы с ним также издавать сборник «Бабий Яр» о современном партийном антисемитизме, привлекая материалы из истории дореволюционного антисемитизма. В первой статье мы хотели дать информацию об исторических событиях, связанных с Яром, — человеческие жертвоприношения языческих времен (именно у Яра они происходили), бои Киева с Черниговом, бои сказочного Кожемяки со Змием (рядом — Змеиный Яр), а потом дело Бейлиса (у Яра было найдено тело Ющинского, в ритуальном убийстве которого обвиняли еврея Бейлиса).

Я обратился к друзьям, борющимся за выезд в Израиль. Они ответили: антисемитизм — «ваша болезнь, и ваше дело ее лечить». Помогать в сборе материала отказались. Мы решили издавать сборник силами славянскими. Но, увы, так и не удалось это по разным причинам.

Такая же неудача постигла замысел издавать сборник «Фальсификация как метод». У нас был уже материал из чехословацких газет и журналов. Вот фотография военных времен — группа командиров партизанских отрядов. Следующая — несколько человек исчезло, вместо них пустые места. Следующая — несколько человек осталось. Пустых мест нет, они стоят сплоченно. Были и другие фотографии такого же типа.

Издали недавно книги Бориса Гринченко. В одном из писем Гринченко пишет, что на его музей нападают украиноф[…]. Комментарий редакции — «филы». Странно, Гринченкг обвиняли в украинском национализме, а именно фи! ы против его музея. Ясно, что фобы.

Начал подыскивать фотографии из истории революции по типу чехословацких.

Еще интереснее история «улучшений» воспоминаний Горького о Ленине. Исчезает Троцкий, евреи, Бухарин. Но это при жизни. После смерти Горький — с того света — все еще «улучшает» свои воспоминания, не только убавляя, но и добавляя фразы. Так и хотелось назвать главу: загробные воспоминания А. М. Горького.

Опять-таки и этот сборник не удалось собрать: текучка, современные события.

Почти все время отнимали занятия Кочетовым и Шевцовым. Стал разыскивать произведения Фрейда. Что-то было в Институте психологии, что-то в Институте педагогики, что-то в университете, несколько произведений в самиздате.

Чем больше я изучал моих «орлов» (так друзья называли моих подопечных — Кочетова и Шевцова), тем больше понимал глубину Фрейда, а читая Фрейда, лучше понимал «орлов».

Когда я впервые прочел «Любовь и ненависть» Шевцова, я неожиданно ощутил своеобразное психическое отравление. Два дня я был раздражительным, всех подозревал в подлости и гадости. Какая-то ненависть к миру, к людям, к жене, к детям. И тогда я не только понял, но ощутил на себе ужас фашизма в душе каждого человека.

Шевцов несет в себе огромный заряд античеловеческого и провоцирует античеловеческое в душах читателей. Я перешел к анализу духовной неполноценности этих писателей, от их сексуального маразма к несексуальному. У обоих — сплетни, доносительство, подглядывание в кровать противника.

Главное в этой психике — презумпция виновности, подлости всех окружающих. Это инквизиторское, подлое сознание. С ним глубоко связан манихеизм — деление мира на абсолютное добро и