📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураНа карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 173
Перейти на страницу:
к нам и увидала милицию. Мы не расслышали ее слов, но стали прятать стенограмму. Не успели — ворвалось около десяти легавых во главе со следователем прокуратуры Василием Емельяновичем Грищенко. У него потребовали ордер на обыск. Он был вовсе не похож на добродушного Васю, каким рисовался по рассказам. Грубил, повышал голос. Легавые встали у дверей, у окна. Малыш Недоборы заплакал. Пришлось прикрикнуть на легавых, чтоб вели себя поприличнее. Стали искать крамолу. Часть стенограммы нашли сразу. Вторую удалось спрятать под их носом.

Искали бездарно. Все время нервничал Вася. Он был охвачен истерическим азартом охотника.

В конце обыска приказал Владику Недоборе одеваться. И нам, иногородним. Всем поведением подчеркивал, что арестует именно нас.

Мы потребовали ордер на задержание. В протокол обыска мы хотели внести замечания об угрозах и грубости Гриценко. Разрешил записать только жене Недоборы Софе.

Когда нас выводили, на лестнице стоял Аркадий Левин, который прибежал, узнать, что идет обыск. Мы попрощались, сели в «воронок» и поехали. Недобора по направлению догадался, что на Холодную Гору, т. е. в тюрьму.

Что там происходило, я описал в статье «Повесть о том, как мы с Василием Емельяновичем превратили Рабиндраната Тагора в антисоветчика и что из этого вышло».

Нас троих, без Недоборы, после допроса выпустили. Я остался в доме Владика. На следующий день Софа пошла к Гриценко узнать о Владике, я остался дома. На душе было невыносимо. Поставил пластинку Владика «Любимые песни Ленина».

И весь ужас нашей истории обрушился с этих песен. Как будто дьявол разыгрывал этими песнями свой вечный водевиль.

Вот «Слушай!» — о том, как перекликаются между собой в ночи охранники царской тюрьмы. «Спускается солнце над степью…» я всегда любил. Это песня колодников, бредущих по этапу.

Но сегодня она звучала особенно страшно.

Динь-бом! Динь-бом!

Слышен звон кандальный.

Динь-бом! Динь-бом!

Путь сибирский дальний.

Слышно там и тут:

Нашего товарища на каторгу ведут.

Итак, ее пел Ленин, любил ее, хотя грусть песни была так несвойственна ему. Пела Олицкая Екатерина Львовна. А теперь слушаю я и вижу перед собой Алтуняна и Недобору, бредущих все в ту же проклятую Богом Сибирь.

А перед глазами портрет Ленина (у редких участников движения он висит), в шкафу стоят его произведения.

Слышно «Интернационал»: «Это есть наш последний, наш решительный бой!»

Да, это и наши слова. Но… ведь эти слова пели Сталин, Берия, Хрущев, поют Андропов, Гриценко, десятки тысяч негодяев. Пели дочери Яхимовича, когда его забирали. Пел Петр Григорьевич Григоренко.

Но ведь и псалмы, хвалу Богу, пели десятки тысяч палачей, и десятки тысяч их жертв, и миллионы равнодушных…

Апокалипсис, кровавый бред сумасшедшего Бога или психанутой матушки Природы?..

Как поется в одной зэковской песне (о Сталине):

Вы здесь из искры раздували пламя,

Спасибо вам, я греюсь у костра.

Разрядился в плаче. С детства не плакал, но тут истерика разрядила апокалиптическое настроение.

(Во Франции меня упрекали за то, что на Конгрессе профсоюзов учителей — ФЕН я пел «Интернационал» и даже поднял кулак. Этот кулак возмутил многих. Смешно, но именно те, кого они боятся, — члены ФКП — не поднимали кулак! А «Интернационал» пели все. Я же видел тогда перед собой комнату Недоборы, проигрыватель. И видел дочерей Яхимовича, ГУЛаг, палачей и жертв, и свой плач над трупом Интернационала.

А почему же пел? Потому что тут же были товарищи из Испании и из Чили. Кулак? Кулак — борьба, Интернационал всех честных людей. Можно и без символического кулака строить ГУЛаг (говорить хорошие слова и точить нож), можно и с кулаком быть гуманным. А здесь были люди, которые все как один радовались спасению жертвы ГУЛага. Кто знает, что будет через 20 лет. Может быть, они станут резать один другого?! Но ведь режут и без Интернационала на устах и своей резней толкают в объятия брежневского Интернационала.

Москвичи уехали. Я остался на день рождения Аркадия Левина — 1 декабря.

Все эти дни шли ожесточенные споры — о тактике борьбы, о политэкономии, о морали, причинах поражения революции.

Через три дня выпустили Недобору. В нем боролось чувство радости с чувством стыда за то, что не посадили. Он боялся, что допустил какие-то ошибки и внушил Гриценко мысль, что выходит из борьбы.

Вечером 1-го мы собрались у Левиных. Выпили. Поспорили. Ясно было, что ребят арестуют: суд вынес частное определение о возбуждении уголовного дела против свидетелей. Когда все разошлись, мы с Аркадием принялись за теоретические проблемы неомарксизма — политэкономические, этические, философские и другие.

Позвонила из Москвы Ира Якир: были обыски у шестерых, в том числе у нее. У Иры забрали мое «Россинанту» и многое другое. Я представил — сколько! Я сам видел у нее горы самиздата. Обыск у Иры — значит, усилилась атака на Петра Якира, на ее отца. Арестовали двух студенток, подруг Иры, — Ольгу Иофе и Иру Каплун. Ира намекнула, что обыски связаны с подготовкой студентов к антисталинским выступлениям.

Часа в 4 Аркадий заснул, а я лег почитать «Тюремные тетради» Грамши, которые Аркадий высоко ценил. В шесть утра — звонок. Типичный, наглый, громкий, непрерывный. Разбудил Аркадия, он открыл двери. Грищенко с компанией.

— А, опять ты!

Я столь же зло:

— Не «ты», а «вы». А вы опять врываетесь в чужие дома. Вы не имеете права в шесть утра приходить с обыском.

— Опять права качаешь? Одевайся!

Я завел спор о ночном обыске. Он только злобно отмахивался: все, дескать, бесполезно. Мать Аркадия смотрела на меня сочувственно и испуганно. Я понял, что мой спор пугает ее, и замолк.

Она шепнула (я услышал) дочери Тамаре:

— Я соберу ему белье.

Гриценко вел себя так, что все понимали: арестуют меня. Он небрежно рылся во всем: ведь понимал, что самиздата нет.

Окончив рыться, Гриценко написал протокол и забрал Аркадия. Мне лишь бросил:

— Придете сегодня на допрос.

Обнялись с Аркадием — на 3 года, как думалось тогда.

Оставаться дома у Левиных я не мог. Гнусная, садистская тактика поведения Васи на обыске (все думали, что заберут меня) поставила меня в положение виновника ареста Аркадия. Все понимали, конечно, что это не так, но смотреть в глаза родителям Аркадия я не мог. Заехал к Пономареву. У него тоже был обыск. Его взяли 3 декабря.

После процесса в Харькове я стал изучать причины перерождения революций на примере христианской, французской и Октябрьской. Во всех перерождениях

1 ... 89 90 91 92 93 94 95 96 97 ... 173
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?